Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Новые вопросы, старые вопросы. Новые в том смысле, что они были вызваны опасениями, выросшими из недавней политической практики Террора, когда народные общества, в частности аффилиированных с Якобинским клубом, стали поистине частью государства, ускользавшей из-под контроля Конвента. Старые — в той мере, в какой Конвент, войдя в состояние конфликта с якобинцами, вновь вынужден был прибегать к аргументам, которые Учредительное собрание уже высказывало в 1791 году в адрес Общества Друзей Конституции: Общество злоупотребляет свободой собраний, формируя «политическую корпорацию», что противоречит самим принципам представительного правления. Его члены присваивают себе «привилегию быть патриотами» и тем самым превращаются в конкурирующий орган власти; они стремятся к настоящей диктатуре, скрывая ее под различными формами прямой демократии. Неизменность всей этой политической и институциональной проблематики (и даже лексики) отлично показывает выступление 24 фрюктидора II года Дюран-Майяна — глашатая «Равнины» и одного из основателей в 1789 году «прежних якобинцев», Общества Друзей Конституции. Он без колебаний оспаривал законность самого существования Якобинского клуба, сводя его к тому типу корпораций, которые противоречат духу республиканских институтов.

«Вы упразднили все корпорации, поскольку они по природе своей противоречили республиканским институтам; вы не пощадили даже гильдию аптекарей и прочие ей подобные... Я требую выяснить, не представляет ли опасность для свободы существование народного общества Парижа с 44 тысячами аффилиированных с ним и ведущих с ним переписку обществ».

Нет сомнений, что уподобление Якобинского клуба гильдии аптекарей являлось стилистическим приемом, который должен был вызывать смех. Однако, нападая на Якобинский клуб как на политическую корпорацию, против него обращали принципы 1789 года или, если говорить шире, эти основополагающие принципы противопоставляли политической практике II года. И наконец, здесь содержался весьма прозрачный намек на закон Ле Шапелье, принятый в сентябре 1791 года, под конец работы Учредительного собрания, в некотором роде предусматривавший жесткую регламентацию прав и деятельности народных обществ как раз во имя тех самых принципов, которые лежали в основе отмены корпораций [84].

Этот датированный сентябрем документ часто недооценивается историками, которые ради того, чтобы продемонстрировать «буржуазный» характер Французской революции, обращают больше внимания на другой закон Ле Шапелье от 14 июня 1791 года, запрещающий «ассоциации рабочих». Тем не менее оба текста теснейшим образом связаны: по мысли Ле Шапелье, и тот и другой применяли к жизни ассоциаций те либеральные принципы, которые лежали в основе новой Конституции.

Аллюзия Дюран-Майяна была не просто риторическим приемом. И в самом деле, существовала структурная аналогия между теми вопросами, которые ставило Учредительное собрание в конце своей работы, и теми, что начал поднимать Конвент на исходе II года. В общем виде проблему можно определить следующим образом: народные общества сыграли важную роль в эпоху нестабильности и революционного насилия, однако принципы их функционирования должны быть по-иному определены после завершения Революции, в новом политическом пространстве, для которого характерны стабильные институты. После 9 термидора, перефразируя приведенные выше слова Тальена, необходимо было провести различие между правительством, совершившим революцию, и правительством, которое хочет завершить революцию.

Иными словами, доклад Ле Шапелье оставался документом чрезвычайной важности; в частности, в нем предпринималась одна из первых попыток анализа феномена якобинизма и его связей с представительным правлением (так, как это видели в 1791 году).

Ле Шапелье представил свой доклад от имени Конституционного Комитета 29 и 30 сентября 1791 года, накануне завершения работы Учредительного собрания. По всей видимости, это имело вполне конкретную политическую цель: исключить из политической жизни народные общества (в частности, Якобинский клуб) — этих экстремистов, стремящихся продолжить и радикализировать Революцию. Казалось, что принятие Конституции и «фейянский кризис», через который прошел Якобинский клуб, создают особенно благоприятные условия для реализации этого проекта. Однако Ле Шапелье преследовал и более отдаленные цели: он стремился закрыть наконец тему Революции, введя в действие новые институты и заставив функционировать систему представительства в форме конституционной монархии. Тем не менее установление этой системы и соответственно реализация принципов 1789 года требовали законодательства, регулирующего деятельность народных обществ, о которых Конституция упоминала весьма расплывчато. Ле Шапелье не скрывал сложности этой задачи, особенно настаивая на двух пунктах. С одной стороны, уникальность революционных изменений во Франции объяснялась тем, что разработка и победа принципов 1789 года не могли быть обеспечены иначе как внепарламентскими (если не нелегальными) средствами, и в частности путем растущей активности многочисленных патриотических обществ. С другой стороны, деятельность и методы функционирования этих обществ (и в особенности Якобинского клуба) приобрели такой размах, что развитие событий в таком ключе начало представлять собой серьезнейшую опасность для системы представительства. Как политическая, так и внепарламентская деятельность патриотических и народных обществ были в глазах Ле Шапелье несовместимы с признанием избранного Собрания в качестве единственного воплощения суверенитета Нации. Продолжение этой деятельности могло вылиться лишь в анархию под предлогом желания продолжить Революцию. Либерал и консерватор в одном лице, Ле Шапелье формулировал политическую и институциональную дилемму следующим образом: либо Собрание представителей суверенной Нации отправляет власть в строгих и четко очерченных рамках представительных институтов, либо деятельность различных внепарламентских ассоциаций, которые, по сути, представляют собой факции, подрывает систему представительства, заменяя ее своего рода прямой демократией, и, используя демагогию, погружает страну в бесконечную революцию.

Ле Шапелье подчеркивал, что народные и патриотические общества были «стихийными институтами, [...] порожденными опьянением свободой; в бурные времена они производили благотворный эффект, объединяя умы, формируя центры пересечения мнений и показывая оппозиционному меньшинству, что подавляющее большинство мечтает и об уничтожении зла, и о том, чтобы покончить с предрассудками, и об установлении прав человека... Когда нация меняет форму правления, каждый гражданин — магистрат; все обсуждают и должны обсуждать проблемы общего блага, и необходимо использовать то, что торопит революцию, способствует ей, ускоряет ее; чтобы революция, которая становится уже несомненной, встречала на своем пути минимум препятствий и завершилась наилучшим образом, это временное брожение необходимо поддерживать и даже усиливать, однако, когда революция завершена, когда у государства появилась конституция, когда с ее помощью установлена власть в обществе, назначены все чиновники, тогда для блага этой же самой конституции необходимо, чтобы все вернулось к порядку и ничто не мешало действиям созданных конституцией властей».