Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Своим обращением Конвент стремился «энергично» вмешаться в своеобразную «войну петиций», центром которой он был на протяжении уже целого месяца. Мы цитировали адреса в Конвент, в которых граждане после 9 термидора поздравляли «отцов отечества» с тем, что они помешали кошмарному заговору «нового Катилины». Эти адреса были единодушны в поддержке и энтузиазме (и здесь неважно, было ли это прекрасное единодушие целиком и полностью плодом выработанных Террором рефлексов или же свидетельствовало о реальном облегчении от свержения диктатуры). Мы также видели, что к середине фрюктидора до Комитета по переписке Конвента дошли последние поздравительные адреса по поводу 9 термидора и начали приходить первые петиции, в которых обличалось возвращение «поднимающей голову умеренности» и «преследование патриотов». Так, одобрившее 9 термидора народное общество Дижона начиная с 7 фрюктидора предлагало Конвенту дать бой умеренности, которая «взывает к справедливости, как некогда Робеспьер взывал к добродетели», организовать надлежащим образом революционные комитеты дистриктов, разрешить им «вновь приступить к арестам личностей, вызывающих подозрение в соответствии с законом от 17 сентября», призвать всех граждан «сообщать причины, по которым тот или иной индивидуум вызывает подозрения», пересмотреть статью, предписывающую «выносить суждение по вопросу о намерениях». Тот же самый текст, звучавший как призыв к восстановлению Террора, был отправлен в Якобинский клуб, во все аффилиированных общества и в парижские секции [96]. И эта петиция не просто была благосклонно рассмотрена наиболее радикальными парижскими секциями. Якобинцы приняли ее с энтузиазмом, распорядились ее опубликовать и обеспечили ей еще более широкое распространение (отправив ее в армии и во все аффилиированных общества). С этого времени едва ли не ежедневно в Конвент приходили практически аналогичные петиции и жалобы, которые, как правило, одновременно отправлялись в главный Якобинский клуб. Как мы видели, Конвент ответил тем, что обвинил Клуб в стремлении превратиться в «неофициальный центр» власти, в том, что тот сам фабрикует эти петиции, отправляя их затем в департаменты, или же их навязывают обществам его сообщники-«террористы», присваивая себе, в частности, право подписывать «коллективные петиции». В свою очередь, представители в миссиях побуждали власти, народные общества, жителей коммун проводить свою кампанию петиций, которые призывали Конвент сохранять «справедливость в порядке дня», карать «воров», «негодяев» и других сторонников Робеспьера. Такие петиции приходили даже из тех обществ, которые по прошествии двух или трех декад отрекались от высказанного ранее, радикальным образом меняли свою позицию и теперь обличали тех, кто их «обманывал» (так, в частности, происходило в Бурган-Бресе, Оксере, Седане, Марселе). Таким образом, становится хорошо видна работа по «очищению», проведенная в этих местах между отправкой двух петиций. Даже общество Дижона, очищенное депутатом Калесом, в конце концов отозвало свою петицию, признанную 3 и 4 брюмера «под гром самых единодушных аплодисментов» «кошмарной» и «бесчестной» [97]. Этот порыв единодушия, несомненно, свидетельствует об обретении за сравнительно короткое время свободы слова. Однако в равной мере эта полемика и эти противоречия показывают, что новая свобода служила отражением раскола и конфликтов, в выходившей из Террора стране. Один из эпизодов «войны петиций», 11 вандемьера, показателен в плане ожесточенности практически ежедневных столкновений, спровоцированных чтением приходящих в Конвент писем. Помимо прочего, он также послужил поводом для разработки торжественного обращения Конвента с призывом положить конец этой «войне». В этот день Тибодо осудил манипуляции и манипуляторов, стоявших за петициями с осуждением «умеренности» и «преследований» патриотов. Он ссылался на один конкретный пример. Накануне в Конвент поступило обращение народного общества Пуатье, в котором «вам сообщали, что аристократия и умеренность поднимают головы и что патриоты подвергаются преследованиям». Тибодо, будучи сам избран от департамента Вьенна, решил проверить это обращение (добавим, что несколько членов его семьи были арестованы при Терроре; сам он также боялся ареста, и злые языки потом говорили, что для того, чтобы продемонстрировать свою лояльность, во времена Террора он приходил в Конвент в слегка запачканной «карманьолке» и красном колпаке...). Он установил, что это обращение было составлено уже несколько недель назад и «подписано лишь семью людьми и что один из этих семи уже более пяти недель лежал в могиле. Кроме того, эти семеро — негодяи, смещенные со своих постов представителями народа и воровавшие вещи заключенных». Тибодо пришел к следующему выводу: Комитет по переписке стал жертвой маневров и манипуляций (другой депутат по тому же поводу не преминул изобличить «робеспьеристов», которых протащили в Комитет); однако, что более существенно, таким образом «была совершена попытка повлиять на общественное мнение». Соответственно «укрепить это мнение» тем более необходимо, что доклад, принятый по этому поводу Конвентом (доклад Ленде), в недостаточной степени прояснял ситуацию: его «принципы» были затуманены «слишком общими соображениями». «Поручите же трем вашим Комитетам составить обращение к французам, в котором эти принципы будут высказаны простым, внятным и неоспоримым образом. Когда кто-то осмелится высказать в народных обществах или где-либо еще другие принципы, противоположные тем, что вы провозгласите, он будет изгнан... Если же какие-либо мошенники будут бороться за влияние, если они будут оспаривать положенное им наказание, то большинству Конвента, которое они захотят увлечь за собой и возжелают сделать жертвой своих страстей, придется проявить твердость и положить конец всем бесчинствам» [98]. Пример подобной «твердости» Конвент продемонстрировал уже на следующий день; после яростной атаки Лежандра против Колло, Баррера и Бийо-Варенна, названных «заговорщиками», было решено вернуться к изучению их ответственности за Террор и, в частности, их сотрудничества с Робеспьером. Тем самым вновь были начаты дебаты, которые месяцем ранее Конвент постановил прекратить навсегда...

Таким образом, вновь оказалось, что два вопроса: «Откуда мы пришли?» и «Куда мы идем?» — теснейшим образом переплетены между собой и что демонтаж Террора, не связанный ни с реваншем, ни со сведением счетов, лишь абстрактная возможность. Демонстрацию (если в ней еще и была нужда) того, что выход из Террора может совершиться только путем открытых противостояний и ценой антиякобинской «реакции», в особенности спровоцировали «новости из Марселя», удивительно своевременно — в тот же день — представленные Конвенту тремя Комитетами (Комитетом общественного спасения, Комитетом общей безопасности и Комитетом по законодательству).