Бронислав Бачко - Как выйти из террора? Термидор и революция

Не скрывая трудностей, которые повлечет за собой такое еще неизведанное дело, как выход из Террора, Ленде постарался успокоить аудиторию. Успех придет, если Республика не попадет под влияние экстремистов и тем самым избегнет наибольшей опасности, которая только и может скомпрометировать выход из Террора. Прежде всего, необходимо избежать реванша. Нет сомнений, существовали «ошибки, просчеты, злоупотребления властью, акты произвола», однако не являются ли они «бедами, неотделимыми от великой революции»? К тому же их не следует смешивать с преступлениями. Так, необходимо заверить членов распущенных революционных комитетов и чиновников, которые вернутся на свои места, что, даже если они и совершили в порыве искреннего патриотизма ряд ошибок, Нация защитит их от любой попытки мести: «Они отстаивали священное дело свободы, и во времена бурь использовали ту огромную власть, которую вручила им необходимость. Нация не желает, чтобы те, кто метал молнии в ее врагов, сами же оказались поражены и уничтожены ими». Напротив, те, кто совершил преступления, должны быть жесточайшим образом наказаны, как того требуют закон и справедливость. В равной мере Ленде обличает экстремизм тех, кто «присоединился к революции лишь ради злодеяний, которые мог совершить», этих «чудовищ [...], присвоивших себе высокое звание и репутацию патриотов». Теперь же, когда они наконец разоблачены, эти люди стараются представить себя в качестве «преследуемых патриотов», взбудоражить народные общества, возбудить страсти и подозрения. В страхе перед справедливой карой они стремятся изобразить ее как угрозу для всех патриотов. Ленде намекает на опасения, существовавшие в народных обществах и среди политических кадров Террора. Его позиция по этому вопросу довольно жесткая: «Если речь идет о преступлениях, если речь идет о злодеяниях, требующих должного искупления, вы не заставите суды замолчать... Не следует ли тем гражданам, которые разделяют тревоги виновных, размежеваться с ними? Не отступиться ли им от этих преступных лжецов? Франция скоро увидит, как преступление и ложь окажутся в изоляции, как они будут молить о поддержке и не найдут ее». Нация сумеет «использовать свое могущество, чтобы обуздать и сдержать» всех тех, кто силится породить в стране новые беды.

Особенно важно было предотвратить возрождение старых факций и создание новых. Для этого необходимо похоронить прошлое, болезненные воспоминания, давние междоусобицы: «Заставим же наших сограждан забыть все беды, неотделимые от великой революции; скажем им, что прошлое более не с нами, оно принадлежит потомкам». Выход из Террора ни в коем случае не должен вылиться в сведение счетов, в поиски виновных; намек на недавнее обвинение Лекуантра против членов старых Комитетов весьма прозрачен.

Единственная пригодная для будущего стратегия состоит в самом широком объединении французов. В особенности Ленде настаивает на тех элементах, которые служат символами национального единства. Прежде всего, это победоносная армия. «Миллион двести тысяч граждан под ружьем, этот авангард защитников свободы, заставил отодвинуться наши границы с Испанией, Палатинатом и Бельгией. Все уступает их отваге; пораженные ужасом, наши враги бегут, кляня своих главарей, своих тиранов, и втайне клянутся в верности к победившим их. Принесенные в жертву надменности королей народы, на которые падает весь груз бедствий войны, видят во французах лишь борцов за права человека». Второй символ — это народ; суверенный и свободный народ, который, разумеется, принимает участие в делах общества; но прежде всего это народ за работой, готовый на любые жертвы ради обеспечения победы армии воюющего отечества. «Французы черпают силы в деятельности. Непрерывный труд хранил нас от бед, коих было столько причин опасаться... Перед потомками предстанет картина народа, который постоянно приносил в жертву отечеству жалованье, одежду и продовольствие, который забывал о своей выгоде и начинал каждый день с жертв, превышающих человеческие силы». Народ под ружьем и народ за работой — вот две составные части национального величия: «Ваши враги более не в силах ни затмить, ни скрыть вашей славы. Они более не в силах лишить вас доверия и уважения наций... Вы заставили людей вспомнить, что все они равны, что все они братья. Что одни приходят на помощь другим, что все они отныне одна семья и что Франция, тесно сплоченная, стала первой и самой могущественной из наций». Это единство не является чем-то исключительным; напротив, Республика должна распахнуть объятья всем, кто ошибался и заблуждался, проходя извилистыми путями Революции: «Вы основали Республику не только для вас одних, а для всех французов, желающих стать свободными; вам позволено исключить из нее лишь плохих граждан... Вы слишком хорошо осведомлены о том, что происходит, чтобы не знать, сколько граждан сбилось с пути революции... Разве не та же самая кровь течет в жилах этой юной и доблестной молодежи, которая ожидает, что в награду за ее труды и ее победы вы принесете свободу ее родителям?» Так образ национального величия, «деятельной и трудолюбивой Франции», обеспечивает единство на II году Республики, несмотря на превратности Террора, борьбу и раздоры [88].

Призывы к национальному и в то же время республиканскому единству были развиты и в некотором роде получили окончательное завершение в педагогической утопии, обрисованной в конце доклада Ленде. Самый эффективный способ добиться «привязанности народа к Революции» — просветить его. К сожалению, этим способом слишком часто пренебрегали, и ответственность за это вновь ложится на Робеспьера: как и всякий тиран, он рассматривал невежество и предрассудки в качестве своих естественных союзников. А как еще объяснить тот факт, что «сумерки невежества» так до сих пор и не рассеяны «просвещением и образованием»? Почему у французов до сих пор нет в каждой хижине «столь желанных ими изданий, из которых они могли бы узнать о своих правах и обязанностях»? Республике до сих пор не хватает достойного ее «плана образования», и Комитету общественного образования следует безотлагательно разработать его. Необходимо принять эти меры как можно скорее. По примеру Марсовой школы необходимо создать специальную Школу, предназначенную для подготовки ускоренными темпами и на основе новых методик армии преподавателей, в которой столь нуждается страна. Таким образом, грядущее создание Нормальной школы стало бы своеобразным и эффективным решением главной проблемы всякой реформы общественного образования: как в сжатые сроки подготовить тех, кто будет формировать новый народ? Помимо этого, необходимо «заполнить пробелы в декадных праздниках», составив для последнего дня каждой декады специальные тексты, содержащие «перечень трудов [Конвента] и основных событий... Пусть там можно будет найти советы, правила поведения; пусть в них проявится любовь к труду, добрые нравы и порядочность; пусть искренний и легкий рассказ привлекает и заинтересовывает». Тем самым революционная власть сможет выполнить свою педагогическую миссию, будет в постоянном контакте с гражданами, вдохнет жизнь в праздники не «помпезностью фривольных зрелищ, а посредством воспитания». Тогда во Франции появятся «новые люди»; она станет близка к образцу, представленному Вале и прославленному Руссо; там народ обретает гармоничное единство в мирной жизни, любви к свободе, труде и знаниях. «В Вале каждый житель занимается земледелием, искусством и наукой; в каждом доме можно найти собрания лучших книг, хитроумнейшие инструменты различных наук и ремесел и сельскохозяйственные орудия, которые не лежат без дела».