Александр Пресняков - Московское царство

В таких условиях нарастает процесс национализации русской церкви. Преемником Феогноста на митрополичьей кафедре видим крупного политического деятеля, который вышел на митрополию из боярской среды великокняжеского двора и волею судеб стал не только правителем церкви, но и руководителем политической жизни Великороссии. Ярче и более последовательно, чем при его предшественниках, служит теперь высшая иерархическая власть целям мирской политики – в защите притязаний московского князя на великорусское великое княжение, в усилении его власти над другими владетельными князьями северной Руси, в борьбе с Литвой за западнорусские области. Митрополит-правитель вдохнул в великокняжескую политику определенную идеологию – церковно-религиозную и, тем самым, национальную. В оживленной переписке с Константинополем и в пастырских наставлениях русским князьям митрополит Алексей развивает воззрение, что православная Русь - часть священной христианской политии, политического тела Церкви, а власть великого князя всея Руси и русского митрополита – органы его устроения и защиты. Отсюда, с одной стороны, вывод, что борьба Москвы с «языческой» Литвой «огнепоклонника» Ольгерда заслуживает сочувствия и поддержки всего христианского мира, а, с другой, требование, чтобы русские князья блюли свое «одиначество» с великими князем, скрепленное крестным целованием, и служили его делу своей ратной силой под страхом отлучения не только митрополичьего, но и патриаршего.

Политика митрополита Алексея ставила ребром вопрос о великорусском характере митрополии, о превращении русской церкви в учреждение Великорусского государства. Но был он не московским митрополитом, а «Киевским и всея Руси». Национально-великорусское направление его деятельности придавало односторонне-политическое значение его иерархической власти над русскими епархиями Литовско-русского государства. Митрополия оказалась на безвыходном распутье. Неизбежным становилось ее разделение между двумя поместными церквями – великорусской и западнорусской. Великий князь Дмитрий Донской шел на это, по смерти Алексея, лишь бы сохранить в своих руках назначение кандидата на митрополичью кафедру и ее влияние в составе активных сил великокняжеской политики. Но значительная часть духовенства дорожила исконным единством митрополии. Это единство имело и свой, притом не малый, политический вес, как условие влияния Москвы на православные области западной Руси, особенно же на русские земли, колебавшиеся между Москвой и Литвой, в которой они искали опоры против московского засилья. Затяжная церковная смута, суть которой в борьбе за и против притязания московского великого князя избирать кандидата в митрополиты, за и против единства митрополии, кончилась победой этого единства и независимости митрополии от великокняжеской власти. Митрополиты Киприан и Фотий порвали с традициями Алексея, отделили свою политику от великокняжеской, поставили себя в положение митрополитов всей Руси, которые правят церковью, опираясь на высшую иерархическую власть константинопольского патриарха, а в делах мирских стремятся наладить приязненные отношения к светской власти обоих великих княжений – великорусского и литовского. Москва потеряла на время одну из существенных опор своих властных притязаний. А митрополия, с другой стороны, выступает в эти годы весьма требовательной защитницей своих мирских интересов и своего пастырского авторитета, перед которыми должен склониться великий князь, духовный сын отца своего, митрополита всея Руси.

Подчинение митрополии и всей церковной иерархии великокняжеской власти имело для последней огромное значение не только в сферах международных и межкняжеских отношений. Церковь была носительницей не только духовной, но и весьма значительной мирской общественной силы, благодаря крупным размерам землевладения церковных учреждений и их экономической роли, как единственного обладателя сравнительно крупного денежного капитала. Размеры церковного землевладения не поддаются сколь-нибудь точному учету. От середины XVI века – а за первую его половину едва ли можно предполагать особенно большой рост этого землевладения – имеем сообщение иноземца, будто монастырское землевладение охватило до трети всех земель Московской Руси. Можно признать, что такое глазомерное определение было сильно преувеличено, вероятно даже намеренно и тенденциозно, теми собеседниками из московского боярства, от которых получил свои сведения капитан Чанслор, передавший их автору рассказа о далекой Московии Клеменсу Адаму. Но если мы вспомним ряд благоприятных условий развития этого землевладения – крупные земельные вклады князей и вотчинников-бояр, хозяйственную энергию монастырей, их значение как первой на Руси капиталистической силы, широкие размеры льгот и пожалований в их пользу, острую тревогу, какую вызывает рост именно монастырского землевладения в московском правительстве и светском служилом обществе во времена Ивана III, а с другой стороны сравним сообщение Чанслора с обычным для позднего западно-европейского средневековья определением размеров церковного землевладения в 1/5, ¼ и даже 1/3 всех земель той или иной страны, - возможное преувеличение такой расценки не представится чрезмерным. Рядом с монастырским стоит землевладение епископских кафедр и крупное землевладение самой митрополии.

Положение этих земель в составе великорусского княжества было, по существу, тождественно с положением княжеского и боярского землевладения. Вотчины принадлежали отдельным церковным учреждениям, которые и были, в лицах своих начальных властей, полноправными их владельцами. Среди них митрополичьи вотчины составляли особую крупною единицу, и только этих вотчин касались грамоты и порядки, какими были обеспечены права и имущества митрополии. У других духовных вотчинников – епископов, игуменов – были свои, помимо митрополии, права, гарантии и грамоты. Это ставило их в прямые, непосредственные отношения к княжеской власти наряду со светскими крупными землевладельцами.

Митрополит стоял особо. При Киприане положение митрополии определено совместно великим князем и митрополитом в уставной грамоте, которой придана форма протокола их соглашения. Она и по содержанию близка к договорам между великим князем и его «братьей молодшей» - князьями удельными. Уставная грамота 1392 года обеспечивает самостоятельность митрополичьего суда и управления и ограничение повинностей и платежей населения митрополичьих волостей обычной стариной и пошлиной с отменой всего, что вновь «учинилось»; сбор дани только на уплату татарского выхода в определенном размере оброка-урока по старым оброчным грамотам, с его отменой в те годы, когда не придется давать дань татарам; выступление митрополичьих бояр и слуг в поход под командой митрополичьего воеводы только в тех случаях, когда сам великий князь лично выступает во главе всей ратной силы великого княжения. Внесена в эту уставную грамоту и гарантия иммунитета монастырских вотчин: в монастырские села великому князю не посылать агентов своей власти и не судить их населения: ведают и судят их игумены, а при совместном суде судебный доход делится пополам между великокняжеским и монастырским судьями. Но это не попытка общей гарантии вотчинных привилегий Церкви, а касается она тут только тех монастырей, которые определены как «извечные митрополичьи». «Свои» монастыри были и у владык-епископов, и у князей. Значительнейшие и много второстепенных тянуло ко двору великого князя. При сохранении за митрополитом его юрисдикции и власти иерархической по церковным делам, эти монастыри даже в период наибольшей самостоятельности русской митрополии находились в непосредственной зависимости от великого князя по вотчинному землевладению и привилегированной подсудности игумена, всей братии и монастырских людей великокняжескому суду. Жалованные грамоты, укрепляя вотчинные льготы населения и вотчинную власть игумена, закрепляли связь монастырских владений с великокняжеским двором и устанавливали за ними характер великокняжеского пожалования. Политически власть великого князя над церковными учреждениями вне территории собственных владений митрополии была ближе к ним и сильнее, чем власть главы русской церкви. Недаром видим великого князя в роли защитника церквей и монастырей в Москве и по городам от церковных налогов и поборов митрополита. Монастыри с их обширными вотчинами были предметом особого попечения великокняжеской власти и управление их делами стягивалось все плотнее ко двору великого князя, пока в XVI веке не стало одной из важнейших функций Приказа Большого Дворца.