Александр Пресняков - Московское царство

Старинные элементы великокняжеского двора и совета оттеснены на второй план наплывом родословных людей, но значения своего не теряют. Княжеские и боярские верхи стали в первых рядах московского дворового строя, а вернее сказать, во главе его, так как «дворянами» государя, князя великого, они не считались и не назывались. Этот термин лишь постепенно, после долгих колебаний терминологии, покрыл второстепенный слой прежних вольных слуг, т.е. детей боярских. Долго еще держится различие «детей боярских двора великого князя» от рядовых великокняжеских дворян. Во всей этой перестройке великокняжеского двора идет борьба разнородных тенденций, вытекающих, с одной стороны, из организации службы и близости к центру великокняжеской власти, а с другой – из родословного начала, связанного с общественным положением служилого человека по его «отечеству». Для родословных верхов эта борьба закончилась установлением местничества с его двумя противоречивыми основаниями, родословным и разрядным. «Место» боярина в служебных и придворных выступлениях должно определяться по отношению к поставленным выше, рядом и ниже его – их относительной родовитостью. Но то, что мы назвали бы рангом должности не имеет отношения к «месту»: должность может быть выше или ниже, лишь бы служебное соотношение сослуживцев не нарушало местнических счетов. В распорядках местничества особенно ярко сказался служилый характер боярского аристократизма: при всем сознании, что «породой» государь не жалует, сама родовитость боярская, хотя бы и княжеская, определяется не только родословцем, но и разрядной книгой, закрепляющей успехи служебного возвышения или придворной карьеры в «родословном» значении местнических счетов, и может «захудать» вне такого служилого разрядного осуществления. Местничество имело, несомненно, свой политический смысл. Оно связывало верховную волю самодержавного государя рядом неизбежных норм, которые ему приходилось соблюдать в распоряжении служилыми силами. Связывало оно государя и в делах совета. Представление о великокняжеском советнике тесно ассоциировано с боярским званием. Введенные бояре сменились думными, и, по существу, это смена скорее терминов, чем явлений. Но местнические воззрения наложили на «сказывание» боярства (прежний «ввод») особое ограничение, вынуждая великого князя считаться с родословной бояр при сообщении им думного чина. Расширение круга членов боярской думы достигалось «думным» характером чина окольничего, как младшего боярского звания, через который проходило боярство, второстепенное по знатности, и дальше которого не шли местнически-младшие боярские фамилии. Достигалось оно также сохранением в государевой думе детей боярских и видной ролью, какую играли в ходе думных дел дьяки великого князя. Но все это лишь смягчало аристократический характер боярской думы, но не снимало основного противоречия в существе этого учреждения. Орган верховной власти, стремившийся к неограниченному самодержавию, определялся в своем личном составе не свободным выбором государя великого князя, а его волей, связанной обычно-правовыми воззрениями и притязаниями высшего слоя своих родословных слуг.

Правительственное значение боярской думы могло только сильно возрасти в пору коренного и крупного расширения задач и деятельности правительственной власти с образованием обширного великорусского государства. Боярские приговоры обычная форма указной и уставной деятельности великого князя. Суд «с боярами своими» (судебное заседание боярской думы) - нормальная форма великокняжеского суда. По совету с князьями и боярами ведет великий князь внешнюю политику, переговоры с иностранными державами, заключает и разрывает договора. Имела ли боярская дума во всей этой деятельности самостоятельное политическое значение? Несомненно имела в общественном сознании Московской Руси. Но для правильной характеристики и оценки этого значения не следует стоять на формальной, государственно-правовой («конституционной») точке зрения. С такой точки зрения боярская дума, конечно, не ограничивала власти государя. Но она была носительницей традиционных форм деятельности его власти, традиционных обычно-правовых воззрений на весь уклад общественных отношений и на приемы суда или управления. Охрана «старины и пошлины», сложившихся обычных порядков и признанных прав, искони считалась идеальной задачей княжеских советников. И сама служба бояр не только мечом, но и советом входила существенным элементом в состав этой «старины и пошлины». А стремление великокняжеской власти к неограниченному самодержавию ставило ее волю как по отдельным конкретным вопросам, так и принципиально в существенное противоречие с традиционным строем отношений и самим представлением о связанности всякой власти той «пошлиной», что «исстари пошла».

Перед правительством Московского государства стояли организационные задачи огромной трудности. Только что собрав к одному центру все нити господства над Великороссией оно стремилось создать большую и надежную воинскую силу, построить систему государственных финансов, наладить эксплуатацию всех сил и средств страны, недостаточность которых для все разраставшихся нужд «государева дела» ощущалась на каждом шагу. Это было по плечу только очень сильной и крепко централизованной власти. Борьба за осуществление такой власти, напряженная и порывистая, составляет основную и характерную черту внутренней политической истории Московского государства. В связи с «вотчинным» строем политических представлений той эпохи и общими условиями «собирания власти», рассеянной по вотчинным владельческим ячейкам, строилось в этом процессе московское самодержавие, разрушая все обычно-правовые традиции и устои общественного быта. С первых же шагов оно встретило на своем историческом пути охранительную инерцию боярства, и его тяга к самовластию пришла в столкновение с общественным воззрением на ценные правовые гарантии «старины и пошлины», соблюдаемой во всех областях суда и управления. На этой почве, на вопросе о связанности власти обычно-правовой традицией или ее самодержавной неограниченной свободе разыгрываются все наиболее яркие конфликты между московскими государями и боярством.

При Иване III знаем только один пример крутой расправы великого князя с «высокоумием» бояр – казнь Стародубского-Ряполовского и насильственное пострижение в монахи князей Патрикеевых, отца и сына. С.М. Соловьев убедительно и метко связал эту расправу с придворной борьбой по вопросу о престолонаследии – быть ли преемником великого князя Ивана Васильевича его внуку Дмитрию или сыну Василию. О деле этом было уже упомянуто выше. Бояре-князья стояли за право на власть Дмитрия-внука, как первенца великого князя Ивана Ивановича, соправителя отцу великому князю Ивану III, против сына царевны Софьи, на стороне которого в придворной среде стоят угодники великокняжеской власти, «меньшие» люди, неродословные – дети боярские и ближние дьяки великого князя. По поводу этого конфликта великий князь Иван, как мы видели, особо резко и определенно выразил свое притязание на полную свободу распорядиться судьбой государства по своему самодержавному усмотрению. Устойчивая придворная традиция связала с именем и влиянием Софьи Палеолог начало «нестроения» при дворе великого князя, ломки старых обычае, разлада между государем и его советниками-боярами. Думные люди ропщут на «высокоумие» великого князя, который стал удаляться от боярской среды, возноситься над ней державным повелителем и решать дела помимо боярской думы с доверенными любимцами, «запершись сам третей у постели». Такое «несоветие» государя вызывает их гневные укоры. Речи, за которые великий князь Василий III казнил сына боярского, из тех «которые в думе живут», Берсеня Беклемишева, звучат и в писаниях князя Андрея Курбского, который осудил Грозного за «непослушание синклитского совета». Протест направлен на единоличные решения, на личное властвование с укором за «величество и высокоумие гордости», по выражению анонимного автора «иносказания» при «Беседе Валаамских чудотворцев», и мотивированной, как у Курбского тем, что царь «аще и почтен царством, а дарований которых от Бога не получил, должен искать доброго и полезного совета». Мысль эта, в которой основной момент – отрицание самочинного личного властвования, выходит за пределы защиты значения боярской думы, и, например, у двух последних авторов развернулась в указание на пользу совета не только «советников, но и всенародных человек», не только «мудрых и надежных приближенных воевод», но и «вселенского совета», созванного «от всех градов и от уездов градов тех». Особо острой стороной того же разногласия между царской властью и боярами, с взаимными попреками за «высокоумие», стал со времен Ивана III личный суд государя великого князя. Личное право карающей власти искони принадлежало князьям. Епископы недаром внушали св. Владимиру, что он «поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на милование». Но те же епископы поясняли, что князю, конечно, подобает казнить людей преступных, «но с испытом». Осуществление этой власти сложилось в определенную практику великокняжеского суда «с боярами своими», в форму судебных заседаний царя с боярской думой. Это организованный суд, протекавший в обычных процессуальных формах («со испытом»), суд, по отношению к которому Судебник 1497 года устанавливает, как и для суда «детей великого князя» и для суда боярского, размер взимаемых судебных пошлин. Иван III решительно противопоставил этим формально-связанным проявлениям своей высшей судебной власти – притязание на право постановлять решения, которыми налагаются кары и имущественные взыскания помимо правильного судоговорения. «Праведному суду с боярами своими» царская власть противопоставила свою «опалу». Уже при нем слышим протесты бояр против «бессудных» приговоров, как в известном деле князя Оболенского, порешенном великим князем помимо обычного порядка «суда и исправы». А во времена царя Ивана Грозного поднялся с сугубой силой спор об «истинном суде царя и великого князя» в противоположность произвольным царским опалам. Этот спор привел к своеобразному уговору царя с московским народом в 1565 году, когда Грозный уехал из столицы в Александровскую слободу, грозил вовсе покинуть государство, объявил свою огульную опалу на духовенство, бояр, приказных и служилых людей за то, что вся эта среда, через которую государь держит свою землю, «покрывала» по его выражению, от царского гнева тех, кого он захочет наказать «в их винах». Ответное челобитье правящих кругов и всей Москвы гласило, чтобы государь своего государства не оставлял, а в жизни и казни государевых лиходеев – его государская воля. И царь Иван согласился вернуться к власти на том, что ему всех изменников и на всех, кто ему непослушен, класть опалу, подвергать их казни и конфискации имущества. Отпадали два обычая, стеснявшие личный произвол носителя верховной власти в деле осуждения и кары, - печалование духовенства за опальных и соблюдение обычных форм верховного суда. Отпадали сильные моральные и формальные сдержки крайних проявлений самодержавного усмотрения над личностью и имуществом «государевых холопов».