Александр Пресняков - Московское царство

Во второй половине XV века вотчинное землевладение и вольная служба склоняются перед вотчинным единодержавием государя великого князя. Бояре, дети боярские и дворяне великого князя одинаково «невольные» его слуги, и эта смена основных начал политического строя осмысляется в общественном сознании эпохи не как смена вольной личной службы состоянием обязательного подданства государственной власти, а как переход ее в личную зависимость, полную и безусловную, которую и стали в XVI веке означать, называя всех служилых людей «государевыми холопами». Барон Сигизмунд Герберштейн, дважды – в 1517 и в 1526 году – приезжавший в Москву послом от императора Максимилиана, был поражен державным самовластием великого князя Василия III. «Властью, которую он применяет по отношению к своим подданным», - так записал Герберштейн свои впечатления в «Записках о Московитских делах», - «он легко превосходит всех монархов всего мира. И докончил он также то, что начал его отец, а именно отнял у всех князей и других владетельных лиц все их города и укрепления. Всех одинаково гнетет он жестоким рабством, так что, если он прикажет кому-нибудь быть при его дворе или идти на войну, или править какое-нибудь посольство, тот вынужден исполнять все это на свой счет. Он применяет свою власть к духовным так же, как и к мирянам, распоряжаясь беспрепятственно и по своей воле жизнью и имуществом всех».

Вотчинное самодержавие выступило перед наблюдателем-иностранцем в первой четверти XVI века вполне сложившимся явлением. Собирание княжеской власти, связанной обычноправовыми отношениями, не только объединило ее в московском единодержавии, но высвободило ее из пут «старины и пошлины» на полный простор самодержавного властвования. Государь князь великий распоряжается «по своей воле» личными силами и материальными средствами всего населения, «жизнью и имуществом» всех. Эта полнота власти легла в основу большой организационной работы, какая выполнена правительством Московского государства в XVI столетии.

V

В эпоху господства вольной службы связь между князем и его боярами была столь же личной, основанной на челобитии в службу и прием в союз княжеского покровительства, как в древнерусских дружинных отношениях. Княжие мужи древней Руси обособлены от массы населения в отдельную социальную группу под властью и опекой своего князя. Он их защитник, карает преступления против их жизни и личной неприкосновенности повышенной карой, ему они подсудны помимо судов обычного права, в нем источник их материального содержания и обеспечения. Эти стародавние отношения в дальнейшей эволюции определили особое положение боярства перед княжеской властью. В пору процветания вольной службы это личное отношение к княжеской власти носило характер привилегии. Крупные землевладельцы как служилые, так и духовные, изъяты из подчинения органам княжеской администрации. Они со всем населением своих вотчин подвластны только самому князю и подсудны только центральному княжескому суду. Жалованные грамоты закрепляют за вотчинным землевладением характер княжеского пожалования, определяют объем и состав прав и привилегий вотчинника. Это грамоты льготные. Они дают вотчине льготу в уплате дани и всяких пошлин, усиливая колонизационную мощь крупного землевладения. Но среди великокняжеских грамот редки тарханы, т.е. грамоты, дающие полную финансовую льготу. Похоже, такие грамоты – явление сравнительно исключительное, и давались только особо-влиятельным и выдающимся духовным учреждениям. Обычный тип пожалования – срочная и неполная льгота. Неполной льгота бывала в двух отношениях: с одной стороны, она обнимала не все трудовое население вотчины, а только новоприходцев, или давала им, по крайней мере, более обширную льготу, чем основному населению вотчины – ее старожильцам, с другой стороны, льгота не исключала обязанности вотчины нести «дань неминучую», свою долю сбора на ордынский «выход» и другие татарские «протори», а давалась льгота на срок в 5-10 лет, с тем, что по истечении этого срока льготные поселенцы потянут повинности вместе со старожильцами – «по силе», т.е. в меру платежной способности, определяемой при разверстке сбора «по животам и промыслам» между крестьянами данной вотчины общей наложенной на нее суммы. Так жалованные грамоты определяют не только права и льготы, но, тем самым, и повинности вотчины.

Постепенное объединение власти над Великороссией в руках московского великого князя стянуло к московскому центру все великорусские боярские силы. Москва для всего боярства не только служилое и административное, но и бытовое средоточие. Личные слуги великого князя входят в состав его двора и, вне моментов служебной деятельности на воеводствах и наместничествах или в посольских посылках, живут в Москве под рукой у великого князя. Это землевладельческая аристократия насквозь служилая, связанная всеми основными своими житейскими интересами с деятельностью правительственной власти. Крушение боярской вольности было подготовлено таким правительственным значением боярского класса и только укрепило его тесную связь с великокняжеским двором.

Великий князь, по старому, держит землю с боярами своими и формально, как с личным составом верхов своей правительственной организации, и реально, опираясь на социальную силу крупного землевладения. Сохраняя в боярстве организующую силу своего властвования, великий князь проводит в жизнь полное подчинение всего боярского класса своей государской воле настойчивыми и часто крутыми мерами. Отношения складывались двояко, противоречиво и были чреваты рядом упорных и гневных конфликтов.

Объединение боярства всей Великороссии при дворе великого князя создало сильный количественный рост этого высшего слоя великокняжеских слуг, но, в то же время, глубоко повлияло и на изменение его социального состава. Его исконное ядро – старое боярство московского двора устояло в основном своем личном составе. К нему примкнули, прежде всего, служилые князья, сошедшие в боярское положение после утраты последних остатков прежней политической самостоятельности. Но из прежнего боярства местных политических единиц – великих и удельных княжений или новгородского народоправства -только удачливые верхи вошли в состав высшего столичного класса. Остальные «захудали» в рядах провинциального служилого люда, у себя ли на родном корню, или перекинутые суровой великокняжеской волей на новые места службы и землевладения. В.О. Ключевский дает приблизительный подсчет, по которому выходит, что в XVI веке на 200 боярских фамилий едва ли наберется 40, которые восходят к старому московскому боярству начала XV века, а если считать по лицам – на 200 бояр придется около 70 нетитулованных. Такому преобладанию титулованного боярства, так называемых княжат, В.О. Ключевский придал решительное значение в истории отношений между боярством и царской властью, поясняя боярские притязания на видное и влиятельное участие в правительственной деятельности традиционными навыками к власти потомков вотчинного княжения: «предание власти не прервалось, а преобразилось: власть эта стала теперь собирательной, сословной и общественной, перестав быт одиночной, личной и местной». В основе правительственной роли боярства в Московском государстве лежит, стало быть, «непрерывность правительственного предания, шедшего из уделов». Эта эффектная формула, однако, не уяснила, а только прикрыла более глубокое существо изучаемых исторических отношений. Тот же образ «государя над всеми государями Русской земли» тешил в свое время воображение молодого царя Ивана Грозного, который писал шведскому королю: «наши бояре и наместники извечных прирожденных великих государей дети и внучата, а иные ордынских царей дети. А иные польской короны и великого княжества Литовского братья, а иные великих княжеств тверского, рязанского и суздальского и иных великих государств прироженцы и внучата, а не простые люди». Не видно, чтобы при дворе московских самодержцев чуяли опасность в политической притязательности, порождаемой памятью о княжеском происхождении знатнейшего боярства. Корни тех боярских притязаний, с какими подлинно пришлось считаться власти московских государей, старше и глубже, что, кстати сказать, выяснил сам В.О. Ключевский в одной из глав своей «Боярской думы».