Вадим Сидоров - Незавершенная революция

Католический, он же польский фактор — эта тема, мимо которой нельзя пройти в рассуждениях об украинском и польском национализмах. Польские корни части его адептов используются в «общерусском» лагере для обоснования польского происхождения этих национализмов. Но с таким же успехом сам русский национализм можно было бы объявить немецко-татарским по своему происхождению. В реальности, однако, речь идет о специфике нациегенеза в пограничных зонах, как, например, чехов, значительная часть которых имеет немецкие фамилии, и немецкоязычных австрийцев, многие из которых имеют фамилии славянские. Сербы, хорваты, боснийцы — это та же история, когда национальное самоопределение и выделение происходили внутри перемежеванного пространства, иногда внутри одной семьи, где разные братья выбирали принадлежность к разным народам.

Что касается русского национализма, к теме которого мы далее будем возвращаться неоднократно, внутри него выделяются великорусское и общерусское направления. Прототипом первого можно считать часть славянофилов, которые национальным идеалом видели русскую старину Московии и негативно рассматривали петровские реформы, то есть, именно то, что и позволило слить в «один народ» великорусов, малорусов и белорусов. Второй тип национализма — общерусского — возникает в среде, которая не просто приняла петровские реформы, но и стала их прямым продуктом и выгодоприобретателем. Речь идет о дворянстве. О нем и поговорим.

(«Романовы»)

Замещение родового боярства новым дворянством со значительным присутствием в последнем западноевропейских эмигрантов было контрольным выстрелом Петра в голову убитой Романовыми в младенчестве великорусской нации. Вместе с тем, создание германизированного и частично германского имперского русского дворянства имело двоякие последствия для новой петровской асабийи, воцарившейся в стране.

С одной стороны, это дворянство стало самим телом, корпусом этой асабийи на фоне утраты прежних позиций церкви после ликвидации патриаршества и создания Синода. С другой стороны, дворянство, которое изначально планировалось самодержцем как очередная опричнина, по мере обретения политического влияния и экономической самостоятельности превращалось в угрозу абсолютизму.

Русскому дворянству активно прививались рыцарские германские ценности личностного достоинства и чести, которые в столь артикулированной форме сложно проследить у ориентализированного московитского боярства. Если во времена Ивана Грозного московитская культура находилась под сильным османо-персидским влиянием, которое начиная с Романовых уступает место малорусскому («славяно-греко-латинскому»), то после Петра культура русских верхов полностью открылась западной и в частности северо-западной Европе, начав, как губка впитывать от нее все, начиная с эстетики, заканчивая идейными веяниями. А учитывая то, что Запад в этот момент переживал бум т. н. Просвещения и входил в революционную эпоху, приход соответствующих идей к русскому дворянству был вопросом только времени.

Впрочем, надо вспомнить вехи политического развития этой корпорации. Разгул коррупции дорвавшихся до власти после смерти Петра нуворишей вроде Меньшикова был так же естественен как последовавшая за этим бироновщина — откровенное засилье иностранцев. При Елизавете Петровне начинается относительная коренизация правящего класса, относительная, потому что не может быть коренным то, что по сути своей замышлялось как анти-корневое и оставалось им, начиная от противопоставленности коренному населению, заканчивая культурным фасадом и происхождением монарших особ (власть династии Голштейнов была передана именно при «националистке» Елизавете Петровне). Так или иначе, в этот период появляются признаки придворной олигархии, кульминацией которой стало смещение Петра III и воцарение Екатерины II, при которой эта олигархия приобретает характер сексуальной.

Всеобщее восстание автохтонов при Пугачеве должно было лишить наивную немецкую нимфоманку иллюзий в отношении возможностей вольтерианских реформ в России и убедить ее в том, что в этой стране она может править только опираясь на сплоченную и милитаризированную дворянскую корпорацию. Однако ее нелюбимый сын — Павел I, столь же нелюбящий мать за убийство отца и являющийся ее противоположностью во всем, оказывается еще одним революционером на русском троне, на правлении которого надо немного задержаться.

Павел I — один из наиболее оплеванных как либеральным, так и имперским лагерями русских государей, был мистиком, визионером и революционером с амбициями как национального, так и континентального масштаба. Ошибочно, как это часто делается, считать его продолжателем политики Петра I, чья разнузданность сформировала культурный стиль петровской асабийи — петербургского дворянства, усвоившего худшие черты стиля французского двора. Павел по своему психотипу был куда ближе к Ивану Грозному — религиозному мистику, но как человек германской закваски проявлял этот мистицизм в сдержанных прусских рамках, обуславливающих его стиль.

Павел Первый (портрет)

Неудивительно, что главным союзником Павла I в тогдашней Европе стал другой революционер — Наполеон. Он, конечно, не был человеком аскетично-религиозного типа, но как тот, кто возложил на себя венец по образцу солдатских императоров Рима, а не испорченной крови выродившихся династий, был таким же enfant terrible тогдашних европейских элит. Логично, что Павел и Наполеон объединяются против Британии с целью удалить ее не только из Европы, но и Евразии, планируя для этого поход в Индию. Это не было амбицией из медвежьего угла — надо иметь в виду, что к тому моменту Павел уже был магистром Мальтийского ордена. Крест на этих планах ставит либеральная дворянская олигархия, она же английская партияво главе с Александром I — отцеубицей и продолжателем дела мужеубийцы Екатерины II. Война 1812 года — прямое следствие этого переворота и результат политики этой партии. Выходом из континентальной блокады она переориентирует Россию на союз с Англией в интересах английского и компрадорского капитала и против интересов капитала национального, и вынуждает Наполеона пойти войной на петербургскую англофильскую олигархию, превратившую ее в в «Отечественную».