Вадим Сидоров - Незавершенная революция

Процесс редукции сурковской «российской нации» до восторженных верноподданных Кремлябез своих ценностей и интересов совпал с курсом на ресоветизацию российского общества, точнее, на утверждение неосоветизма. И тут важно понять, о чем идет речь.

В советизме надо выделять две составляющие — то, что он хотел делать и то, что он делал объективно. О целях советизма уже говорилось достаточно — они были глобальными, мессианскими и утопическими. Однако так как его машина и режим в полной мере утвердились и работали в СССР, то есть, на территории бывшей Российской империи, на ней и в отношении ее населения они решали исторические задачи вне зависимости от того, как те соотносились с марксизмом-ленинизмом.

Надо понимать, что объективно переход от условно традиционного общества к современному характеризуется централизацией, стандартизацией и унификацией. Процесс этот повсеместный, и вопрос заключается в том, насколько жестко, последовательно, бескомпромиссно он происходит, сколько занимает времени, какими средствами достигается. В германоязычных и в первую очередь англо-саксонских странах ему были заданы достаточно ограниченные рамки, видимо, сочетанием традиций общего права и протестантизма. Во Франции была обкатана максимально радикальная для своего времени якобинская парадигма такой модернизации, в которой и черпали свое вдохновение Ленин и другие русские большевики. Ее им удалось довести до апофеоза в стране, в которой в отличие от Франции вообще практически отсутствовала правовая традиция в ее западном понимании, то есть, как традиция признания права, а не просто формального законнического регулирования.

Человеческой базой модернизации в России было большинство веками бесправных людей — вчерашних крепостных. Причем, если в Российской империи ростки, зачатки права прорастали хотя бы в верхних слоях общества, то тоталитарная система смыла их, оперевшись именно на бесправные массы, которые заполнили ее и в совокупности образовали целостность — советский тип общества и личности, советский гештальт. Со временем его идеологическая надстройка сгнила и обрушилась, но база на которой она существовала, осталась. Теоретически Перестройка, а потом и демократическая революция в России (изначально симулированная) должны были реформировать ее, что во многом уже начало происходить. Главное, что для этого требовалось — демонтировать ее гомогенность и обеспечить развитие общества на максимально децентрализованных, плюралистических принципах и основаниях. Кстати, интересно, что начало 90-х выдвинуло на авансцену истории тип человека, который был призван стать полной противоположностью советскому — « нового русского». Увы, преступная политика ельцинизма, который использовал выпавший стране шанс на реформацию исключительно в паразитическо-грабительских целях, превратив их в общенациональный ориентир, в считанные годы привел к дискредитации этого образа и его превращению в синоним нувориша, который через десятилетие легко мутировал в тип неосоветского человека — « ватника».

В конце 80 — начале 90-х годов, пока основные асабийи были заняты переделом власти и собственности, предоставленное самому общество начало самоорганизовываться во всех возможных формах и направлениях. Появилось множество конкурирующих объединений и проектов, расцвели всевозможные субкультуры, и в целом в этот момент Россия стала самой свободной за всю свою историю. Однако решив свои задачи, ее властители принялись за искоренение этой вольницы. Облегчало им это то, что большинству населения — ментальным заложникам крепостнической матрицы свобода была не только не нужна, но и откровенно претила. Даже став собственниками, а то и бизнесменами в техническом, экономическом (но не правовом — в условиях отсутствия правового государства) смысле, эти люди не стали буржуазией, бюргерством, пресловутым «средним классом», как его называли туземные карго-либеральные сказочники. Они легко и с энтузиазмом согласились с необходимостью поступиться своими правами ради «наведения порядка в стране» и «возрождения ее величия». Благо, этих прав они так и не обрели — для обездоленной гайдаровскими реформами части населения «рыночная экономика» стала синонимом нищеты и борьбы за выживание, и даже те, кто сумели добиться успехов, в большинстве чувствовали себя беззащитными перед криминалом и коррупцией, уже не говоря о дефолтах. «Возрождение величия страны» как антитеза этому «беспределу 90-х» была эффектным политтехнологическим ходом с учетом того, что ставка была сделана на память о войне, в которой почти у каждой российской семьи были свои жертвы и герои.

Культ «Победы в Великой Отечественной войне» начал использоваться еще при Ельцине для демонстрации как мощи России внешней аудитории, так и «патриотичности» власти аудитории внутренней. Но тогда это делалось еще в достаточно разумных рамках, а вот где-то с начала второго срока Путина эта демонстрация стала основой главного государственного и общенародного культа, причем, явно религиозного характера. И надо отметить, что и масштабы этого празднования, и его накал значительно превосходят советские и отличаются от него по характеру. В реально выигравшем эту войну СССР это был «праздник со слезами на глазах», причем, чем ближе он был к реальным событиям и чем свежее была память о них, тем больше было этих слез, вплоть до того, что когда было живо большинство фронтовиков эти празднования были максимально скромными. Что и понятно — уж очень многие не понаслышке знали и про изнанку этой войны, и цену этой победы, задаваясь вопросом о ее адекватности. В путинской же России после десятилетия неопределенного положения страны победа в войне семидесятилетней давности была возведена в неоспоримый культ на фоне «вставания с колен» благодаря притоку нефтедолларов.

Путинский Культ Победы не был праздником победы СССР в войне 1941–1945 года. Страна, выигравшая ту войну, прекратила существовать в 1991 году, и сделано это было именно ельцинско-путинской элитой для решения своих задач. Выбранный для нового государства флаг в этом смысле был весьма показателен. Новые правители России, конечно, не были идейными власовцами, но их в каком-то смысле можно было считать власовцами поневоле. Впрочем, как и самого Власова, который встал под это знамя, когда оказался в плену. В каком-то смысле и их можно было считать пленниками Запада, который помог им ликвидировать коммунистическую систему и осуществить передел власти и собственности в стране. Однако уже и Ельцина к середине — концу его правления сильно напрягала его вторичность в отношениях с Белым домом — как известно сегодня, он считал, что его, разрушившего СССР, американцы должны воспринимать в качестве равного партнера и чуть ли не отдать ему всю Европу. А в 2003–2004 гг. в течение года произошли два события, вселившие экзистенциальный ужас в тогдашнюю российскую элиту: революция роз в Грузии и первый Майдан (оранжевая революция) в Украине.