Гюнтер Кунерт - Москва – Берлин: история по памяти

Целью нашего путешествия был Сочи. Этот город расположен на Черном море, соленые воды которого в хорошую погоду имеют красивый темно-синий оттенок, но в бурю становятся черны, как ночь, из-за чего море и получило свое имя. Почти до самого берега тянутся в Сочи горы, густо поросшие лесами, а за ними высятся снежные вершины Кавказа. В большом парке с темно-зелеными кипарисами, могучими кедрами и другими субтропическими деревьями стоят белые виллы, которые в царские времена принадлежали богачам и аристократам. Некоторые из этих домов построены с размахом, другие невелики и имеют идиллический вид. Между ними разбросаны скучные одноэтажные деревянные строения — архитектурный вклад первого десятилетия советской власти. Все расположенные в парке здания принадлежали дому отдыха для партийных функционеров, к которому мы были приписаны. Нас проводили к очень странному дому с плоской крышей. Здание в таком стиле лучше смотрелось бы в Северной Африке на краю пустыни, чем в этом зеленом саду. С жаркого полуденного солнца, изможденные долгим путешествием, мы попали в прохладную полутемную комнату, куда свет проникал сквозь разноцветные окошки, проделанные под высокой крышей, так что нельзя было ни выглянуть из них, ни их открыть. В комнате царил полумрак, воздух был затхлый, как в часовне. Алтаря, конечно, не было, зато имелись две шаткие, очень жесткие походные кровати, неуклюжая железная подставка, на которой стоял помятый таз, и два потрескавшихся деревянных стула, явно отслуживших свое. Только мы собрались проверить, как выглядит комната Перси, как в дверь постучали и вошла, приветливо поздоровавшись, уборщица в узорчатом ситцевом платье и спортивных тапочках на босу ногу. Наливая свежую воду в жестяной таз, она охотно отвечала на расспросы Хайнца о необычной вилле и о том, кто в ней жил прежде.

— Этот дом построили для великого певца Шаляпина, — с гордостью сообщила она.

Когда она ушла, мы, покачав головами, решили, что старина Шаляпин имел весьма диковинный вкус. Впрочем, в его время комнаты наверняка были обставлены лучше, чем сейчас, через пятнадцать лет после Октябрьской революции.

— Только представь себе великана Шаляпина на этой походной лежанке! — смеялся Хайнц. — Она бы точно под ним проломилась!

Вернулась женщина в белом платке, положила на кровати белье и сообщила, что скоро позвонят к завтраку. Затем нерешительно подступила ко мне и потрогала мое летнее платье. При этом она тараторила так быстро, что Хайнц не поспевал переводить. Она дивилась великолепному качеству заграничной ткани и, не переводя дыхание, тут же принималась жаловаться, что в Сочи вообще ничего невозможно купить. Затем она поинтересовалась, откуда мы, и, услышав, что из Германии, не могла взять в толк, почему мы избрали для отдыха бедную Россию. Я не понимала, что Хайнц ей отвечал, но выглядел он не очень уверенно и быстро сунул в руку тараторящей женщине коробочку с едой, оставшейся с дороги, после чего она рассыпалась в благодарностях и ушла, сияя.

Странное белье на кроватях, которое мы сперва приняли за пижамы, при ближайшем рассмотрении оказалось… санаторной одеждой. Мы весело принялись за примерку. Серые тиковые брюки и пиджак поверх рубашки без воротничка были обязательны для всех отдыхающих мужчин. Женский пол получал серую тиковую юбку, такой же пиджак и белую блузку в придачу. В качестве головного убора всем, и мужчинам и женщинам, выдавали белые зюйдвестки. Мерить одежду до выдачи не имело смысла: окажись она велика или мала, длинна или коротка — какая разница? Такого понятия, как элегантность (не говоря уж о сексапильности), здесь вообще не существовало. Мужчинам в придачу ко всему наголо брили головы. Дело в том, что в Советской России бытует странное представление, будто без волос мозг отдыхает лучше, так как получает больше солнца и воздуха. Поэтому в начале лета волосы отрезают не только мальчикам, но иногда даже и маленьким девочкам. Еще в доме отдыха выдавали бамбуковые трости, на которые можно было опираться, передвигаясь по гористой местности. Особенно серо и уныло отдыхающие в своих убогих мешковатых нарядах смотрелись на фоне помпезного главного здания — вилла походила на дворец в стиле классицизма, с претенциозным парадным крыльцом и широкой балюстрадой, которая огибала большую террасу, выходящую на море. В тот момент подобные мысли вызвали у меня очень неприятное чувство, и я судорожно пыталась их отогнать: пусть безвкусно, пусть уродливо, но в конце концов так ли важны соображения эстетики по сравнению с тем фактом, что нынче все люди в Советской России — я все еще так думала — получили возможность проводить отпуск как следует? Ведь до революции хороший отдых могло себе позволить только зажиточное меньшинство.

Однако уже в первые дни мне пришлось признать: с нами, тремя иностранными коммунистами, что-то не так. Наше представление об отдыхе разительно отличалось от представления советских функционеров и ничуть не соответствовало строго расписанному режиму; в результате неприятные инциденты следовали один за другим, и в конце концов нас заклеймили как «недисциплинированных». Началось все с утренней гимнастики, в половину восьмого раздался назойливый сигнал побудки — металлической колотушкой стучали по куску подвешенного железнодорожного рельса. Мы не подчинились этому неблагозвучному сигналу, сделав вид, будто нас он не касается. После завтрака, который, как обед и ужин, сервировали в большом зале главного здания, все показывались врачу — неважно, болен человек или здоров. Этого мы тоже не сделали, потому что знали: подобные осмотры влекли за собой целую вереницу предписаний. Какой же это отдых? Мы хотели купаться в море, греться на солнышке и лазать по горам. Однако при этом забыли одну мелочь — мы находились в коллективе. Впервые отправившись на море, мы столкнулись с новой проблемой. Нашему дому отдыха принадлежал собственный пляж, который тянулся вдоль всего парка и был отгорожен от пляжей, прилегавших к соседним домам, массивной оградой из колючей проволоки. Этот частный пляж делился на две равные части: справа — для женщин, слева — для мужчин, Так как все купались голыми, между двумя пляжами оставили длинную полоску ничейной земли, чтобы никто не испытывал стыда. Самое прекрасное из удовольствий — купание — нам пришлось бы вкушать порознь. Мы этого не хотели и, ко всеобщему возмущению, втроем расположились на ничейной земле.

В доме отдыха имелся штатный «физкультурник», которому вменялось в обязанность заставлять коллектив все время двигаться. День начинался с утренней гимнастики, затем следовали групповые экскурсии в окрестные леса, волейбол, вечерние посиделки под музыку местного ансамбля и тому подобные детсадовские забавы. Если бы все эти удовольствия не походили бы так сильно на обязанности, мы бы непременно приняли в них участие — уж снобами-то мы не были. Но нас не покидало чувство, будто все эти коллективные развлечения совершенно сознательно включены в программу отдыха, будто где-то наверху нарочно придумали, как помешать советским гражданам даже в отпуске побыть наедине с самими собой. Эта опека вызывала у нас протест.