Гюнтер Кунерт - Москва – Берлин: история по памяти

Позже О. Ю. Шмидт рассказал нам еще и нечто удивительное из своей сухумской жизни. В питомнике предпринимались попытки оплодотворить самку обезьяны семенем человека и наоборот. Со страниц одной научной советской газеты женщин призывали поучаствовать в этих экспериментах. Очевидно, многие поняли призыв неверно или не поняли вовсе — речь шла о попытках искусственного оплодотворения. Сухумский обезьяний питомник завалили письмами, в которых женщины изъявляли готовность во благо советской науки спариться с самцом обезьяны. Пришлось разъяснить отправительницам маленькое недоразумение. Впрочем, по словам О. Ю. Шмидта, все попытки скрестить человека с обезьяной путем искусственного оплодотворения провалились.

<���…>

В Сочи Хайнца ожидало новое приглашение в Мацесту. Он уехал с теми же надеждами, что и в прошлый раз, и вернулся столь же разочарованный. За эти недели, хотя он побывал в гостях у Сталина четыре или пять раз, ему так и не удалось завести желанный разговор о Германии, и к концу нашего отпуска он уже не сомневался, что Сталин избегал этого совершенно осознанно. Конечно, оставалось неясно, зачем он вообще позвал Хайнца в Сочи: был ли это просто дружеский жест или в ходе этих бесед Сталин хотел понять, насколько Нойман еще годится в качестве политического инструмента.

Хайнц знал Сталина и его жену Надю Аллилуеву на протяжении многих лет. К Наде он питал глубокое уважение. Возможно, он ее идеализировал, но, судя по тому, что он о ней рассказывал, Надя была замечательным человеком. Она была не только красива — крупное, правильное, очень спокойное лицо и глубокие темные глаза, — в первую очередь Хайнца очаровывали ее ум и простота. Надя никогда не строила из себя жену «великого Сталина». Несколько лет она проучилась в техническом институте, чтобы получить профессию. Каждый день ходила пешком на работу. Пристально следила за тем, чтобы ее детям могущество отца не ударило в голову. Кроме того, у нее всегда было собственное мнение, которое она не боялась высказывать.

Хайнц всегда верил или хотел верить, что они жили душа в душу. В Мацесте ему пришлось в корне изменить свое мнение. Когда машина в очередной раз привезла его на горную виллу, Сталин ждал его в беседке, где был накрыт стол для чая. Едва они уселись, как в саду появилась радостная Надя с ракеткой в руке и издалека поздоровалась. Сталин спросил с интересом, кто же выиграл матч, она или Ворошилова, и Надя ответила со смехом, что в этот раз победила она. Затем она придвинула кресло к столику, села и стала слушать разговор Сталина и Ноймана. Вскоре они упомянули чье-то имя, и Надя, перебив Сталина, сказала раздраженно:

— Такой неприятный тип — мерзкий честолюбец!

Сталин сердито оборвал ее и, ничего не ответив, резко осведомился у Ноймана, считает ли он, что честолюбие — дурная черта. Хайнц рассказывал мне, как потрясла его внезапная перемена в Надином лице — его исказила ненависть. Он желал только одного — поскорее покончить с этой темой. Но Сталин не отступал, казалось, он очень хотел проучить Надю. Хайнц уклончиво сказал, что честолюбие честолюбию рознь и все зависит от того, в чем именно человек хочет достичь высот. И снова Надя вмешалась в разговор, голос ее звенел:

— Речь не о честолюбии как таковом, а о конкретном человеке, которого я считаю вредным паразитом. Поэтому я его терпеть не могу!

Сталин отодвинул свой стул и повернулся к Наде спиной. Несколько минут царило ледяное молчание, затем Сталин обратился к Нойману, перейдя к другой теме, и вел себя так, будто Нади вообще не было. Она поднялась, лицо ее горело, и молча покинула беседку.

Пока они со Сталиным прогуливались по огромному саду, заросшему густым кустарником и высокими деревьями, к ним присоединились офицеры из сталинской личной охраны. Внезапно грохнул выстрел. Один из офицеров прицелился из револьвера в птицу, и тут всех охватил охотничий азарт. Всех, за исключением Хайнца, — у него единственного не было оружия. Он с изумлением наблюдал, как каждую подстреленную птицу записывали на счет Сталина, как офицеры дивились сталинской меткости и обмениваясь льстивыми восклицаниями. Лицо Сталина сияло от глубокого удовлетворения. Тем временем наступил вечер, и все общество отправилось в кегельбан. Игра под названием «городки» — старинная русская забава, которая отличается от немецкой тем, что кегли составляют определенные фигуры. Игроки подкреплялись закусками, вином и водкой, что изрядно подогревало их спортивный азарт. Хайнц не разбирался в этой игре и вынужден был постоянно сносить насмешки Сталина. Но он не обижался на язвительно-недобрые замечания и толковал игру на политический лад. Кегли он назначил нацистскими вождями, и как только одна из них падала, кричал, что вот и Гитлер схлопотал по башке, а вот и Геббельс — кто приходил ему на ум. Это, похоже, так понравилось Сталину, что у него вырвался возглас:

— Слушайте, Нойман! Да этот Гитлер — настоящий чертяка!

Играла граммофонная музыка, Сталин снова и снова ставил свою любимую пластинку, и все подпевали:

Уже перевалило за полночь, а игра продолжалась. Из дома к играющим вышла Надя и попросила не шуметь, так как ни она, ни дети не могут уснуть. Сталин не удостоил ее ни взглядом, ни ответом, а собравшимся велел наконец-то повеселиться вволю, вытащил револьвер и стал палить по пустым бутылкам из-под вина. Этим адским грохотом он мстил Наде за то, что она посмела возражать. На третьей неделе нашего пребывания в Сочи Хайнц снова получил приглашение, и они снова сидели втроем. И тут Сталин задал странный вопрос:

— Скажите-ка, Нойман, а вы на самом деле мусульманин?

Хайнц озадаченно глянул на Сталина и спросил, что он под этим подразумевает.

— Не прикидывайтесь дурачком. Вы отлично знаете, что я имею в виду! Если бы вы не были мусульманином, разве стали бы вы прятать от нас свою жену?

Нойман пошел в контратаку и заявил, что в Германии принято приглашать жену вместе с мужем, но такого приглашения мы не получали. Именно поэтому его жена не приехала в Мацесту. Но Сталин не спасовал.

— Да вы хуже мусульманина — вы типичный немец! И из-за этого ваша жена должна сидеть дома и штопать чулки, пока вы тут развлекаетесь. Неужели у вас, немцев, так заведено?

Надя заметила смущение Хайнца и вмешалась:

— А что, разве штопать чулки — позорное занятие? Это тоже должен кто-то делать… И все-таки, пожалуйста, привезите вашу жену, когда в следующий раз сюда поедете. Тогда мы расспросим ее лично — вдруг вы домашний тиран?

Из этого приглашения ничего не вышло, так как несколько дней спустя Нойман получил телеграмму — срочный вызов в Москву. Поэтому мне так и не довелось познакомиться со Сталиным и Надей лично.