Норберт Элиас - О процессе цивилизации

Тенденция к такого рода «обобществлению» монопольного положения отдельных семей заявляла о себе, как уже было сказано выше, при определенных обстоятельствах, — а именно, когда сфера распространения их власти или размер земельных владений становились значительными, — уже в обществе с преобладанием натурального хозяйства. То, что мы называем «феодализмом», то, что выше было описано как действие центробежных сил, есть лишь выражение подобной тенденции. Последняя подразумевает следующий ход событий: растет функциональная зависимость господина от его слуг или подданных, т. е. от более широких слоев населения; это ведет к переходу административной власти над землями и военными отрядами от одного дома и его главы в распоряжение сначала его ближайших слуг и родственников, а затем и всего рыцарского общества. Мы уже указывали на то, что — в соответствии с особенностями землевладения и существовавшего в то время вооружения — «обобществление» означало и уничтожение централизованной (пусть и в малой степени) монополии; оно вело к трансформации одного крупного монопольного владения в множество мелких, т. е. к децентрализованной и менее организованной форме монополии. Пока земельная собственность остается преобладающей формой собственности, могут происходить смещения то в одну, то в другую сторону: свободная конкуренция ведет к установлению гегемонии одного из воинов и аккумуляции под его властью земель и вооруженных отрядов; затем, при переходе этой власти к его наследникам, происходит сдвиг к децентрализации, к новой конкурентной борьбе между его слугами, родственниками или подданными разного ранга, к новым попыткам достичь превосходства. В зависимости от географических и климатических условий, форм хозяйства, особенностей скотоводства и земледелия, определяющих жизнь людей, равно как и от религиозной традиции, все эти смещения в сторону централизации или децентрализации могут привести к сложному комплексу социальных трансформаций. На примере истории других, неевропейских феодальных обществ можно проследить действие сходных закономерностей. Но при всей масштабности таких колебаний во Франции, траектория развития здесь по сравнению с большинством других обществ такого рода была относительно прямолинейной.

Модификация, а затем и ликвидация этих ритмичных колебаний, раз за разом ставивших под угрозу само существование крупных монопольных образований, происходит только по мере смена доминирующей формы собственности, когда главенствующее место начинает отводиться не земле, а деньгам. Лишь тогда крупная централизованная монополия не распадается на множество мелких (как это происходило при любом сдвиге к феодализации), но постепенно превращается в инструмент управления функционально дифференцированного общества в целом, т. е. центральным органом того образования, что мы называем «государством».

Развитие обмена и денежного обращения вместе с эволюцией тех социальных формаций, которые были их носителями, с одной стороны, и формирование и развитие монополии на господство в рамках определенной территории — с другой, тесно взаимосвязаны; оба ряда этого развития постоянно переходят друг в друга и вступают во взаимодействие. Дифференциация общества, рост денежного обращения и формирование слоев, добывающих деньги и ими владеющих, оказывают многостороннее воздействие на траекторию развития монополии на власть. В свою очередь, от формирования такого рода монополии и осуществляющих ее центральных институтов в огромной степени зависят разделение труда, безопасность путей сообщения и рынков на больших пространствах, чеканка денег и все денежное обращение, защита мирного труда членов общества от физического насилия и еще целый ряд задач, требующих координации и регулирования. Другими словами, чем больше в обществе дифференцируются функции, чем длиннее и сложнее становятся цепочки взаимосвязи индивидуальных действий, которые должны сочетаться друг с другом для достижения поставленных социальных целей, тем более отчетливо проявляется специфический характер центрального органа управления как высшего органа координации и регулирования целостного процесса функциональной дифференциации . Начиная с определенного момента развития, такого рода процесс разделения функций не может идти далее без контроля со стороны соответствующего высокоорганизованного органа. Разумеется, в более простых по организации и менее дифференцированных обществах эта функция центрального органа тоже имеет место. Даже в обществе со слабыми социальными связями, вроде общества IX–X вв., распадавшегося на множество мелких автаркий, время от времени требовался некий высший координатор. Например, когда подобному обществу угрожал сильный внешний враг, для ведения войны был нужен некто, кто обеспечивал бы единство множества рыцарей и координировал их деятельность, причем именно за ним оставалось последнее слово. В ситуациях подобного рода вновь проступала взаимозависимость множества обособленно живущих землевладельцев. Каждый из них оказывался под угрозой в том случае, если управление войском в целом было неудовлетворительным. В этой ситуации заметно росла зависимость рыцарей от центра, от короля, а тем самым возрастало и значение последнего, увеличивались его социальная сила и его власть — конечно, только если он исполнял свою функцию, если он не потерпел поражение от внешнего врага. Но до тех пор, пока внешняя угроза или возможность экспансии отсутствовали, зависимость индивидов и групп от высшего центра координации и регулирования при таком строении общества была сравнительно невелика. В качестве долговременной специализированной и дифференцированной задачи управления эта функция центрального органа начинает выступать только вместе с дальнейшей дифференциацией общества в целом, вместе с формированием в его клеточной структуре все новых функций, вместе с возникновением новых профессиональных групп и слоев. Только тогда регулирующий и координирующий центральный орган становится настолько необходимым для сохранения всего общества, что при всех изменениях во взаимоотношении социальных сил — т. е. когда трансформируется организация общества и происходит смена персонального состава управляющих, — сам этот орган уже не исчезает, как то происходило в ходе процесса феодализации.

Образование стабильно действующего специализированного органа центральной власти, осуществляющего управление обширными территориями, представляет собой одно из выдающихся событий западной истории. Как уже было сказано, какого-то рода центральный орган имеется в любом социальном объединении. Однако подобно тому как дифференциация и специализация общественных функций в западном обществе достигли значительно более высокой ступени, чем в любом другом из существовавших в мире обществ (затем этот опыт организации социальной жизни перенимается у Запада другими обществами), так и невиданный ранее уровень стабильности специализированного центрального органа был поначалу достигнут именно на Западе. При этом центральный орган — совокупность функционеров, значение которых в качестве высших координаторов и регуляторов общественной жизни постоянно росло, — совсем не обязательно приобретал административную власть. Легко прийти к мысли, будто с прогрессом централизации, с ужесточением регулирования и контроля над всем ходом дел в обществе, осуществляемых стабильно действующим центром, укрепилось и стабилизировалось разделение на правящих и управляемых. Действительная картина исторического процесса дает нам совсем иную картину. Конечно, в западной истории имелись фазы развития, когда административная власть и пространство решений социального центра становились столь велики, что мы с полным правом можем говорить о «господстве» находящегося в центре государя. Но как раз новейшая история многих западных общественных объединений демонстрирует такие фазы развития, когда — при всей централизации — власть в самих централизованных институтах была разделена и дифференцирована в такой мере, что уже трудно однозначно установить, кто здесь правитель, а кто — управляемый. Меняется и поле решений, связанное с центральными функциями. Иной раз оно растет, и осуществляющие эти функции люди выглядят как истинные «правители». Иногда оно сокращается, хотя от этого централизация ничуть не уменьшается и значение центрального органа как высшего центра координации и регулирования не ослабевает. Иными словами, как и для всех социальных формаций, для центрального органа управления значимы две характеристики: его функция в рамках сети взаимодействии между людьми и та социальная сила, что всегда связана с данной функцией . То, что мы называем «господством», в обществе с высоким уровнем дифференциации есть не что иное, как особая социальная сила, которой наделены определенные функции (и носители этих функций в центре) в сравнении с представителями других функций. Однако социальная сила носителей центральных функций в обществе с высокой дифференциацией определяется точно так же, как и в случае всех прочих функций. Если эти функции не связаны с индивидуально наследуемой монополией на долговременное их исполнение, то социальная сила соответствует лишь степени взаимозависимости прочих функций. Рост «господства» центрального функционера в обществе со значительной дифференциацией функций выражает лишь то, что возросла зависимость других групп и слоев данного объединения от высшего органа координации и регулирования; уменьшение первого означает лишь ослабление такой зависимости. Не только интересующий нас ранний период образования национальных государств, но и современная история западных обществ дает нам достаточное количество примеров такого рода изменений социальной силы функционеров, занимающих центральное положение в системе управления. Все эти изменения являются точными индикаторами специфических трансформаций, происшедших в поле внутренних противоречий в обществе в целом. При всех различиях социальных структур мы можем утверждать, что определенный механизм взаимодействия способен вести (по крайней мере, в дифференцированном обществе) то к росту, то к падению социальной силы центрального органа управления. Идет ли речь о дворянах и буржуа, либо о буржуа и рабочих, о находящихся в связи с этими большими группами небольших кругах в высшем слое (вроде конкурирующих групп при королевском дворе или верхушке армии и партийного аппарата), полюса социальной напряженности всегда зависят от определенного соотношения общественных сил, изменение которого ведет то к укреплению центральной власти, то к ее ослаблению.