Норберт Элиас - О процессе цивилизации

Амбивалентными в этом смысле оказываются в ходе подобной дифференциации и отношения между различными политическими объединениями. Отношения между государствами наших дней — в первую очередь, европейскими — могут служить нам наглядным примером такой амбивалентности. Даже если переплетение и распределение функций между ними еще не столь велики, как функциональная дифференциация внутри каждого из них, тем не менее на сегодняшний день любое военное разрешение конфликтов угрожает в высшей степени дифференцированной сети наций как целому. Эта угроза настолько велика, что в конечном счете ухудшается положение самого победителя. Он может (а нередко и хочет) опустошить вражеские земли, изгнать их обитателей, чтобы переселить на них часть своего населения. Для победы ему требуется по возможности разрушить промышленный аппарат противника. Однако для того чтобы поддерживать мир в своей собственной стране, ему нужно в известной мере сохранять или даже восстанавливать этот аппарат противника. Он может добиться расширения колониальных владений, корректировки границ, получить рынки сбыта, экономические или военные преимущества — короче говоря, он может достичь общего превосходства над соперниками. Но так как в высокодифференцированном обществе всякий соперник или противник одновременно является партнером в рамках механизма разделения труда, то любое радикальное изменение в одном секторе этой сети неумолимо влечет за собой нарушения в других секторах. Конечно, от этого механизм конкуренции и монополии не перестает играть свою роль. Но неизбежная борьба за превосходство в целостной системе стран становится все более рискованной; при всех противоречиях и конфликтах данная система постепенно движется к однозначному единству — поначалу в виде федеративного объединения нескольких центров власти. Еще более амбивалентным в том же смысле вместе с ростом функциональной дифференциации оказывается и отношение между различными социальными слоями внутри каждой из стран. Здесь также ведут борьбу (пусть на гораздо более узком поле) группы, социальное существование которых функционально зависит от тех соперников, с кем они борются. Они также в одно и то же время являются и противниками, и партнерами. Бывают пограничные ситуации, когда существующая организация общества функционирует столь плохо, а имеющиеся в ней противоречия оказываются настолько сильны, что большому числу людей или целым слоям «ничего не достается». В подобной ситуации негативная сторона амбивалентного отношения, т. е. противоречие интересов, может возобладать над позитивной, т. е. над общностью интересов, проистекающей из взаимозависимости функций. И если такое преобладание окажется достаточно большим, дело может дойти до насильственного решения конфликта, резкого сдвига социального равновесия, переорганизации общества на новом социальном базисе. Но вплоть до возникновения подобной революционной ситуации многообразные и противоречивые интересы функционально связанных друг с другом слоев определенным образом сосуществуют. Обе противоборствующие стороны колеблются между стремлением добиться от своего соперника больших или меньших уступок и страхом того, что борьба с ним способна разрушить весь социальный аппарат, от функционирования которого зависит и их собственное социальное существование. Такая констелляция, такая форма отношений представляет собой ключ к пониманию изменения социальной силы носителя центральной функции. Там, где кооперация между могущественными функциональными классами происходит без особого труда, а противоречия в интересах между ними не настолько сильны, чтобы превысить выгоды от взаимной зависимости, угрожая функционированию всего социального аппарата, там оказывается более или менее ограниченным и пространство решений, отводимое центру. Это пространство начинает расти вместе с ростом напряженности между главными общественными группами; оптимальной величины оно достигает в том случае, когда функциональные классы настолько заинтересованы в сохранении своего социального существования в наличной форме, что опасаются любых сбоев в работе аппарата в целом, способных привести к изменению их собственного положения. Но в то же самое время структурные противоречия в интересах, существующие между могущественными функциональными группами, столь значительны, что невозможен постоянный и добровольный компромисс между ними; социальные стычки раз за разом возобновляются, не приводя ни к решительной победе, ни к полному поражению одного из соперников. Наиболее четко это видно на тех фазах развития, когда различные группы и слои общественного объединения примерно равны по силе и находятся в известном равновесии, даже если они институционально не равны друг другу, — например, как дворянство и буржуазия, либо буржуазия и рабочий класс. Тот, кто при такой констелляции сил, в таком встревоженном, уставшем от безрезультатной борьбы обществе сумеет овладеть высшим органом контроля и регулирования, получит возможность (принуждая расколотое общество идти на компромисс) поддерживать социальное равновесие, установившееся во взаимоотношениях групп с противоречащими друг другу интересами. Расходящиеся по своим интересам группы не могут ни обойтись друг без друга, ни примириться друг с другом. По этой причине сохранение их актуального социального существования оказывается в огромной мере зависимым от высшего центра координации. При этом данная зависимость гораздо больше, чем в том случае, когда взаимосвязанные интересы расходятся не столь значительно, что облегчает прямые контакты между представляющими эти интересы группами. Когда у функциональных классов (или, по крайней мере, у деятельной верхушки этих классов) дела идут не настолько плохо, чтобы они решились пойти на риск утраты своего наличного социального существования, но в то же самое время они ощущают угрозу, исходящую друг от друга, стараются избегать малейшего нарушения установившегося равновесия, опасаются минимального усиления другой стороны, — в таком случае силы этих классов нейтрализуют друг друга. Это дает центральной власти большие, чем при любой другой констелляции, шансы в обществе: ее носители, как бы они ни назывались, получают оптимальное пространство для действия. В истории мы встречаемся с многообразными вариантами такого рода фигур. Мы уже говорили о том, что в явной форме они выступают только в обществе с высоким уровнем дифференциации, тогда как в обществе, характеризуемом меньшей взаимозависимостью и меньшим разделением функций, действие центральной власти на обширных территориях обеспечивается только благодаря военным победам и воинской силе. В дифференцированном обществе ведущую роль в поддержании сильной центральной власти, конечно, играет и защита от внешней угрозы. Но если на время отвлечься от фактора внешних сношений общества и его роли в поддержании внутреннего равновесия сил, если задать вопрос о том, как в принципе возможна сильная центральная власть в дифференцированном обществе с равномерным распределением функций, то всякий раз, пытаясь ответить на него, мы обнаруживаем одну и ту же специфическую констелляцию. Данная констелляция поначалу выступает в виде общей схемы: в значительно дифференцированном обществе сильная центральная власть устанавливается тогда, когда амбивалентность интересов важнейших функциональных групп столь велика, а равновесие между ними столь неустойчиво, что невозможны ни достижение окончательного компромисса, ни решительная борьба за победу .