Норберт Элиас - О процессе цивилизации

Главная функция придворной аристократии — та функция, что задана могущественным центральным правителем, — заключается именно в поддержании отличия: аристократия должна сохраняться как особая формация, как социальный противовес буржуазии. У нее масса свободного времени для непрестанной выработки особого кодекса поведения, хороших манер, норм хорошего вкуса. Буржуазные слои напирают, они буквально «наступают на пятки». У буржуа нет времени для выработки такого кодекса или критериев вкуса, ведь у представителей этого слоя имеются профессиональные обязанности. Но идеалом буржуазии поначалу, как и для аристократии, является жизнь на ренту и доступ ко двору. Придворный круг для немалой части буржуа остается образцом во всем. Они становятся «bourgeois gentilhommes», они подражают манерам дворян. Но тем самым выработанные придворными кругами манеры теряют характер инструментов поддержания отличия, а это толкает задающие образцы группы дворянства к дальнейшей трансформации поведения. Манеры, еще недавно казавшиеся «прекрасными», вдруг оказываются «вульгарными». Их продолжают оттачивать, перемещая порог чувствительности, пока, наконец, вместе с закатом абсолютистско-придворного общества во время французской революции, этот род взаимодействия исчезает или, по крайней мере, утрачивает свою интенсивность.

Помимо острой конкуренции за благосклонность монарха постоянное давление снизу было двигателем цивилизационной трансформации дворянства на придворной фазе его развития. Вместе с тем происходило довольно быстрое смещение порога стыда и чувствительности, как это показывают примеры из первого тома нашей работы. Циркуляция моделей поведения шла быстрее, чем в Средние века, в силу большей взаимозависимости различных слоев, более тесных контактов между ними и постоянной напряженности в отношениях между этими слоями. Последовавшие за придворным обществом «хорошие общества» в большей или меньшей мере включены в сеть занятого профессиональной деятельностью общества в целом; даже если мы иной раз встречаем в них фигуры, аналогичные придворным, все же по своему воздействию эти «хорошие общества» не могут сравниться с прежней формообразующей силой — главным источником престижа все больше становятся профессия и деньги. Искусство общения, утонченность манер перестают играть ту роль в достижении успеха и признания со стороны других, что была им присуща в придворном обществе.

В любом обществе имеется сфера поведения, относящаяся к жизненно важным функциям людей определенного слоя и потому подлежащая самому тщательному и интенсивному моделированию. Точность, с которой совершалось любое действие во время еды, соблюдение этикета, изысканность речи в придворном обществе были как средствами отличия от нижестоящих людей, так и инструментами в конкурентной борьбе за благосклонность короля. Со вкусом построенный дом или разбитый парк, украшенная в соответствии с модой комната, остроумная беседа и даже любовная интрига — все это на придворной фазе развития общества относится не к частным прихотям отдельных людей, но к жизненно важным требованиям, предзаданным социальной позицией. Это — предпосылки уважения со стороны других лиц, успеха в обществе, и в придворном обществе все это играет ту же роль, что и профессиональный успех — в обществе буржуазном. В XIX в., когда профессиональные слои буржуазии берут на себя функцию высшего слоя, все эти требования сходят на нет, перестают быть центром сил, формирующих общество. К первичным социальным требованиям, которые отныне моделируют индивида, относятся добыча денег и профессиональный труд. Большая часть того, что имело экзистенциальный характер в придворном обществе, а потому подлежало строгому моделированию, теперь попадает во вторичную по значимости сферу, лишь опосредованно определяющую социальную позицию человека. Формы общения, правила этикета при нанесении визитов и ритуала поведения за столом, способы украшения домов переходят в сферу частной жизни. Свой экзистенциальный характер и важные функции они в наибольшей мере сохраняют в том обществе, где при всем подъеме буржуазии аристократические формации дольше всего давали о себе знать, — примером может служить Англия. Но даже там, где на основе длившегося столетиями взаимного проникновения моделей поведения аристократии и буржуазии возникла своеобразная амальгама, присущие ей буржуазные черты постепенно выходят на первый план. Во всем западном обществе упадок прежней аристократии — неважно, когда и как он происходил, — вел к преобладанию тех способов поведения и тех структур аффектов, которые необходимы для более или менее регулярной работы и требуют отказа от всего того, что просто передается по наследству. Поэтому профессиональное буржуазное общество, перенимая многое из ритуалов и поведения придворного общества, само уже не занято столь интенсивной разработкой этого наследия. В этом причина того, что вместе с подъемом буржуазии постепенно уходит в прошлое прежний стандарт регулирования аффектов. В придворном обществе (а отчасти и в нынешнем английском «society») не существует четкого разделения на профессиональную и приватную сферы человеческого существования. Когда такое деление становится всеобщим, начинается новая фаза процесса цивилизации: необходимая для профессиональной деятельности схема регулирования влечений во многом отличается от схемы, налагавшейся на индивида в качестве необходимого условия выполнения им функции придворного и участия в играх придворной жизни. Для сохранения буржуазного социального существования требуется стабильное «Сверх-Я», интенсивное регулирование и канализация влечений; свойственные буржуазии функции, несмотря на несколько большую свободу от ритуалов, выдвигают к индивиду значительно большие требования, чем правила, определявшие жизнь придворной аристократии. Лучше всего это заметно по отличиям в регулировании отношений между полами. Тем не менее, придворно-аристократический способ моделирования людей находит свое продолжение в тех или иных формах последующего буржуазного моделирования и присутствует в них в снятом виде. Сильнейшим влиянием это моделирование широких слоев населения посредством форм поведения и способов регулирования влечений, ранее присущих придворному обществу, пользовалось в тех странах, где имелись крупные и богатые дворы, долгое время выступавшие как образцы. Примерами могут служить Париж и Вена. Два этих соперничавших двора абсолютных монархий восемнадцатого столетия доныне дают о себе знать, причем не только как города «хорошего вкуса» или предметов «роскоши», производимых здесь в первую очередь «для дам», но и как центры, задающие образцы отношений между полами, эротического воспитания населения (даже если эта слава далека от действительности и чаще всего служит только как антураж для киноиндустрии).