Норберт Элиас - О процессе цивилизации

В ходе данной работы мы приводили ряд примеров того, как приблизительно с XVI в. стандарт поведения в обществе начинает быстро меняться, аналогичное движение сохраняется в XVII и XVIII вв., но начиная с XVIII в. и на протяжении XIX в. этот стандарт неким образом трансформируется, распространяясь на все западное общество. Изменение предписаний и канализация влечений начинаются вместе с превращением рыцарства в придворную аристократию. Эти процессы теснейшим образом связаны с трансформацией связей высшего слоя, соединяющими его с другими функциональными группами, — об этом уже было сказано. Куртуазное общество рыцарей еще ни в коей мере не находилось под давлением буржуазных слоев, как придворная аристократия, оно не было так значительно взаимосвязано с этими слоями. Придворная верхушка представляет собой формацию, существующую в плотной сети взаимозависимостей. Она существует как бы в клещах между центральным правителем, от чьей благосклонности она зависит, с одной стороны, и экономически усилившейся верхушки буржуазии, которая поднимается и вступает в борьбу за превосходство, с другой стороны. Противоречия с буржуазными кругами начинаются не в конце XVIII — начале XIX в.; давление поднимающихся буржуазных слоев с самого начала было угрозой социальному существованию аристократии. Превращение рыцарей в придворных вообще можно понять лишь в связи с усилившимся давлением буржуазии. Конститутивными чертами придворно-аристократического характера, свойственного верхушке дворянства, были именно усилившаяся взаимозависимость между дворянскими и буржуазными слоями и рост напряженности в отношениях между ними.

Разумеется, для того, чтобы это перетягивание каната между дворянскими и буржуазными группами привело к решительному перевесу одной из них, потребовались долгие века. Конечно, зависимость высшего слоя, функциональная связь и латентные противоречия между различными слоями в сословном обществе при абсолютной монархии XVII–XVIII вв. были менее значительными, чем в обществах-нациях XIX–XX вв. Но в сравнении со свободным средневековым рыцарством функциональная зависимость придворной аристократии была весьма значительной. Социальная напряженность в целом и в особенности напряженность в отношениях между дворянством и буржуазией приобретают иной характер вместе с достижением обществом внутреннего мира.

Пока право на распоряжение орудиями физического насилия — оружием и войсками — еще не было в достаточной мере централизовано, социальная напряженность всякий раз регулярно приводила к военным действиям. Отдельные социальные группы — поселения ремесленников и феодалы, союзы городов и союзы рыцарей — противостояли друг другу так, как впоследствии это могли делать только государства; они находились в постоянной готовности отстаивать свои интересы с оружием в руках. При такой структуре социальных противоречий порождаемые данной структурой страхи легко вели к военным действиям, часто разряжались путем прямого применения физического насилия. Ситуация меняется вместе с постепенной стабилизацией монополии на насилие и с растущей функциональной взаимозависимостью дворянства и буржуазии. Напряженность становится постоянным, но только в отдельные кульминационные моменты дело доходит до прямого применения силы. Поэтому напряженность приобретает облик непрестанного давления, с которым должен был справляться каждый представитель дворянства, причем сам. Социальные страхи вместе с такой трансформацией социальных отношений постепенно утрачивают характер вспышек, столь же быстро воспламеняющихся, сколь и гаснущих; теперь они обретают черты безостановочно мерцающего пламени, по большей части сокрытого и редко прямо выходящего на поверхность.

С этой точки зрения, придворная аристократия также представляет собой иной тип высшего слоя, чем свободное рыцарство эпохи Средневековья. Она выступает как первый зависимый высший слой — в Новое время за ним последуют другие, еще более зависимые. В сравнении со свободными рыцарями, аристократия находится под большей угрозой утраты привилегий и всего своего социального существования. Эта угроза исходит от буржуазии: уже в XVI–XVII вв., по крайней мере во Франции, отдельные высшие группы буржуазии выражают стремление занять место дворянства шпаги и самим выступить в качестве высшей общественной группы — это группы судей и государственных служащих. Политика этих групп буржуазии заключается в усилиях, направленных на увеличение собственных привилегий за счет старого дворянства. Амбивалентный характер данных отношений определяется тем, что со старым дворянством у них социальные позиции отчасти совпадают, — есть ситуации, когда эти две силы выступают единым фронтом. Именно поэтому вызываемые таким непрестанным напряжением страхи у верхушки буржуазии по большей части выражаются в скрытой форме, как импульсы, контролируемые сильным «Сверх-Я». Теперь это относится и к старому дворянству, которое занимает оборону, переживая шок от поражений и утрат, последовавших в результате достижения внутреннего мира в обществе и своего превращения в придворных. Следы этого долгое время хорошо заметны. Придворные аристократы так же должны сдерживать себя в ситуации напряженности, порожденной постоянным «перетягиванием каната», противоборством с буржуазными группами. При такой структуре взаимозависимости социальная напряженность у чувствующих угрозу людей высшего слоя превращается в сильное внутреннее напряжение. Возникшие у них по этой причине страхи отчасти переходят в зону бессознательного и выступают только в превращенной форме, в специфических механизмах саморегуляции. Мы находим их, например, в особой чувствительности придворной аристократии ко всему, что хотя бы отдаленно напоминает о чем-либо, что несет угрозу ее наследственным привилегиям, составляющим основу ее существования. Заряженные аффектами защитные действия у придворных вызывает все то, что «пахнет буржуа». Именно поэтому придворная аристократия намного чувствительнее к различиям в манерах, чем средневековое рыцарство, — все «вульгарное» должно быть полностью удалено из ее окружения. В то же время непрестанный социальный страх выступает как сильнейший стимул для строгого контроля, распространяющегося на каждого представителя высшего придворного слоя, — контроля как над собой, так и над другими лицами своего круга. Этот страх выражается в неустанном наблюдении людей придворно-аристократического «society» за окружающими, в соблюдении и учете всего того, что отличает их от прочих людей, от нижестоящих представителей других сословий. Не только внешние знаки, свидетельствующие об их социальном статусе, но также язык, жесты, манеры, развлечения несут на себе печать этого отличия. Постоянное давление снизу и порождаемый им страх являются, одним словом, не единственным, но сильнейшим мотивом специфической «цивилизованной» утонченности, поднимающей людей этого слоя над прочими и, в конце концов, становящейся их второй природой.