Александр Кравчук - Перикл и Аспазия

Позднее по Афинам ходила небольшая поэма в форме диалога между Аспазией и Сократом. Некоторые даже приписывали Аспазии авторство. Поэма начиналась со слов: «Сократ, от меня не скрылось, что сердце твое горит любовью к сыну Дейномахи и Клиния! Так послушай меня, если только хочешь, чтобы юноша относился к тебе благожелательно. Для тебя будет лучше, если ты доверишься мне». Сократ же говорит: «Как услышал я эти слова, пот обильный оросил мне чело, слезы счастья из глаз полились.»

Далее Аспазия советует Сократу добиться от Алкивиада взаимности, возбуждая в нем любовь к поэзии. Однако из последующего текста поэмы становится ясно, что столь возвышенный способ не принес ожидаемых результатов. Поэтому Аспазия спрашивает: «Что же ты плачешь, милый Сократ?» [56] Афиней. Пирующие софисты. V. 219 с-е. (Пер. авт.).

Неизвестно, какой еще совет дала она философу

Новость разнеслась по городу с быстротой молнии, ибо каждый понимал, что за этим скрывается какое-то необычайное событие: у алтаря двенадцати богов сидит человек, просящий защиты. Алтарь, воздвигнутый еще во времена тирании, давал неприкосновенность каждому, кто сядет на его ступени. На агору сразу же сбежалась толпа. Многие из зевак сразу узнали просителя: «Ба! Да ведь это же Метон, помощник скульптора Фидия. Разве вы его не знаете? Он помогал мастеру делать статую Афины из золота и слоновой кости — ту, что стоит в Парфеноне».

А Метон кричал, не переставая: «Неприкосновенности! Неприкосновенности! Обеспечьте мне неприкосновенность — и я сообщу о святотатстве».

Многие поддержали эту просьбу: одни из простого любопытства, другие уже догадывались, в чем суть предстоящих разоблачений. Последние так старательно поддерживали Метона, как будто кто-то уже вооружил их прекрасными аргументами.

Метону была обещана безопасность, если он сумеет доказать справедливость своих обвинений. То, что помощник скульптора нуждается в подобных гарантиях, стало ясно при первых же его словах, произнесенных в народном собрании: «Фидий совершил мошенничество и воровство, нанес ущерб афинскому народу и самой богине. Он представил неправильные расчеты расходования слоновой кости, которая пошла на облицовку статуи, присвоил себе большое количество ценностей и неплохо на этом заработал».

Естественно, сразу же возник вопрос: «Почему же Метон, работавший над той же самой статуей и знавший о махинациях своего хозяина, не вывел его на чистую воду раньше»?

Однако, получив гарантию личной неприкосновенности, Метон мог попросту не обращать внимания на такие вопросы. Его также могло теперь не беспокоить подозрение в соучастии в гнусных махинациях Фидия. А на обвинение в том, что он запоздал со своими откровениями на несколько лет, Метон, не раздумывая, ответил: «Как только статуя Афины была установлена в Парфеноне, Фидий уехал на Пелопоннес. Там, в Олимпии, он работал над большой статуей Зевса и вернулся на родину совсем недавно. Если бы я обвинил его раньше, скульптор скрылся бы на чужбине и его безбожный поступок остался без наказания».

Теперь все зависело от проверки веса сделанных из слоновой кости частей статуи. Их сняли, а заодно проверили и вес золотых деталей. Это была долгая и утомительная работа. А тем временем по городу поползли новые слухи: Перикл, в свое время председательствовавший в комиссии по приемке статуи и проверке счетов, состоял в сговоре с Фидием. Но столь явной клевете мало кто поверил. За тридцать лет политической деятельности Перикл приобрел много врагов, нередко обвинявших его в разных проступках. Однако еще никто и никогда не осмелился открыто утверждать, что он использует свой высокий пост для обогащения. Перикл — человек с чистыми руками. Это устоявшееся мнение что-нибудь да значило в, государстве, где деньги ценили превыше всего.

Ожили и сразу же нашли благодарных слушателей многие старые сплетни. Говорили, что скульптора и политика связывали вовсе не денежные дела. Оказывается, в мастерскую Фидия, когда он создавал огромные изображения богов, заглядывали прелестные женщины, в том числе и замужние дамы из самых лучших домов. Там они в благоговейном молчании восхищались совершенством человеческого тела. Часто мастерскую посещал и Перикл, хотя было прекрасно известно, что холодной гармонии идеальных пропорций он предпочитает тепло и мягкость живого женского тела. Так, утверждали многие, мастерская, где создавалась статуя божественной девы, покровительницы города, превратилась в дом свиданий.

Конечно, большинство афинян с негодованием отвергали столь гнусную клевету, хотя собственный сын Перикла, Ксантипп, делал все, чтобы представить отца ненасытным женолюбцем. Неприязнь сына можно объяснить: Перикл всегда был человеком экономным и стремился передать эту добродетель своему потомству. Между тем Ксантипп, которому уже перевалило за двадцать, женился на молодой и любящей роскошь женщине. Да и сам он хотел жить весело й на широкую ногу, как вся золотая молодежь Афин. Оба супруга находились на содержании Перикла, выделявшего деньги весьма скупо и редко. Не видя иного способа добыть деньги, Ксантипп пошел на подлог: он занял значительную сумму якобы от имени отца. Вскоре дело выплыло наружу. Как только мнимый кредитор потребовал от Перикла возвращения долга, тот обратился в суд. Став в глазах общественного мнения посмешищем, Ксантипп мстил отцу, утверждая, что тот ухаживает за его женой. Весь город знал; в доме вождя нет ни мира, ни согласия.

В деле Фидия афинян возмущало совсем другое: на барельефе, украшавшем щит Афины, скульптор увековечил себя и вождя демократов. Здесь изображалась легендарная битва амазонок с афинянами. Две фигуры выделялись среди мужчин, защищавших родину от воинственных девиц: лысый старец с огромным усилием поднимает обеими руками большой камень — это не кто иной, как Фидий, а воин, мечущий копье, напоминает Перикла, только молодого и хорошо сложенного.

Наконец трудная работа подошла к концу: все части статуи взвешены. Действительный вес не соответствовал тому, что было отмечено в счетах: материала израсходовали на меньшую сумму. Таким образом, обвинение полностью подтвердилось. Фидия приговорили к штрафу. Выплатить его он был не в состоянии: старый, больной, сломленный судебным процессом человек вскоре после вынесения приговора умер в тюрьме. Прошел слух, что его отравили. Потомки Фидия переехали в Олимпию, где им предоставили почетную наследственную должность смотрителей за статуей Зевса.