Александр Кравчук - Перикл и Аспазия

История подтвердила правоту его слов. Конечно, имя Анаксагора сейчас не так известно, как имена мыслителей, творивших в Афинах позднее. Однако именно ему первому выпала честь разбудить в этом городе никогда не утоляемую любознательность, научить находить удивительное в самых, казалось бы, простых явлениях и противоречия в «абсолютных» истинах.

Многие совершенно искренне огорчались, что Анаксагору придется умереть вдали от своей второй столь горячо им любимой родины, ибо он уже был почти семидесятилетним старцем. Философ отвечал друзьям со спокойным смирением: «Дорога в мир теней отовсюду одинакова». И добавлял, как бы оглядываясь на прошедшую жизнь и радуясь, что никто уже не в состоянии отобрать приобретенного в ней: «Я родился для того, чтобы изучать солнце, луну и небо, а этим можно заниматься везде».

После отъезда из Афин Анаксагор поселился в г. Лампсак, на азиатском побережье Геллеспонта. Интересно, почему он выбрал именно это место? Не потому ли, что оно лежало почти напротив Эгоспотамой? Тридцать пять лет назад здесь упал камень с неба. Это событие натолкнуло еще молодого тогда человека на мысль о том, что звезды, солнце и луна не являются ни божествами, ни эфирными огнями и по своей природе не отличаются от земной материи. Такие взгляды и явились впоследствии причиной его изгнания из Афин. Круг замкнулся.

Философ, окруженный всеобщим уважением, прожил в Лампсаке еще несколько лет. Когда он почувствовал приближение смерти, то обратился к властям города со следующей просьбой: «Пусть день моей смерти будет ежегодно отмечаться как праздник детей! Пусть в этот день ребятишки не ходят в школу, а посвящают его играм и забавам!»

Просьба великого мыслителя была уважена. И еще много веков спустя дети Лампсака с благодарностью вспоминали имя древнего мудреца, который не только прекрасно разбирался в строении неба, но и мог понять душу ребенка.

Так философ избежал засады, подготовленной для него завистливыми и недалекими афинскими политиками. Они стремились не только обуздать смелый полет человеческой мысли, но и показать бессилие ученика и покровителя Анаксагора. Вторая цель была достигнута — Перикл проиграл. Он спас своего учителя, удалив его из Афин. Теперь все смогли убедиться, что великий стратег и божественный Олимпиец в сущности не оказывает никакого влияния на народ, который он якобы возглавляет. Во время процесса Фидия еще можно было объяснить видимое безразличие Перикла различными причинами: «Что же он мог предпринять для спасения скульпто-

[в сканах стр.225–226 отсутствуют]

Действительно, зимой 431 г. до н. э. в Афинах часто можно было видеть спартанские посольства, которые домогались отмены антимегарских законов. Однако главное их требование было совсем другим. Оно касалось непосредственно Перикла: «Еще раз напоминаем, что среди вас находятся люди, на которых лежит несмываемое преступление, люди, чей род проклят богами. Исполните свою святую обязанность и выбросьте вон эту заразу!»

Семьдесят пять лет назад спартанцы выступали точно с таким же требованием. Тогда их удары были направлены против Клисфена Алкмеонида, отца афинской демократии, а теперь — против его родственника, укрепившего власть народа. В обоих случаях преступление, совершенное в 630 г. до н. э. родом Алкмеонидов, отравляло своим ядом жизнь последующих поколений. Теперь, в 431 г., спартанцы рассуждали следующим образом: «Три судебных процесса скомпрометировали Перикла. Дело Фидия показало, что, если даже Перикл и не замешан в краже слоновой кости, он тем не менее знал о святотатстве. Обвинение Анаксагора в безбожии напомнило афинянам, что этот человек — учитель Перикла. Аспазию, его любовницу, обвинили в сводничестве. И хотя многие не верят в это, зерно подозрения брошено в подготовленную почву. Наверняка есть такие люди, которые готовы поверить во все просто из нелюбви к Периклу. Великий вождь афинского народа показал свое бессилие. Одного из обвиняемых наказали. Другой бежал. Аспазию Перикл защитил слезами, выставив себя на посмешище перед всей Элладой. Коль скоро троп Олимпийца расшатан изнутри, надо подтолкнуть его извне и повадить. Пора напомнить афинскому люду, что Перикл не только сообщник святотатца, ученик безбожника, любовник распутницы, но и человек, в чьих жилах течет кровь рода, запятнавшего себя преступлением. Потребуем от афинян, чтобы они очистили свой город от преступников, проклятых богами. Каждый поймет, кого мы имеем в виду, даже если имя стратега и не будет произнесено.

Мнения в народном собрании, конечно, разделятся. Те, кому Перикл стал поперек горла, и кто не желает войны, используют появившийся у них шанс. Может быть, удастся отправить Перикла в изгнание. Это полностью изменило ситуацию. К власти придет Фукидид, а с ним вполне можно договориться. Даже если ничего не получится, все равно на имени афинского вождя появится новое несмываемое пятно. Кроме того, все эллины узнают, что подготавливаемая нами война будет вестись против проклятого человека».

В сущности, в результате длительных и бурных обсуждений, которые вели в Спарте начиная с осени 432 г. представители союзных государств, вопрос о войне уже был решен. Особенно рьяно на ней настаивали послы Мегары и Коринфа. Что касается самих спартанцев, то среди них сначала не было единодушия. На собрании всех полноправных граждан рассуждали о том, действительно ли афиняне нарушили мир, вмешавшись в дела Керкиры и Потидеи, и стоит ли объявлять им войну. А каковы шансы на победу в ней? Даже один из спартанских царей, Архидам, уговаривал сограждан поступить рассудительно и сначала провести переговоры: «Поверьте старому и опытному человеку — война будет очень — тяжелой. Афины господствуют на море. Они богаты и населения имеют больше, чем какое-либо из эллинских государств, это принимая во внимание только Аттику, а ведь они еще распоряжаются силами союзников. Между тем наш флот значительно слабее афинского, потребуется много времени на его усиление. Нет у нас и денег (ни в казне, ни у частных лиц). Да, наше войско превосходит противника, мы могли бы вторгаться в Аттику и грабить ее. Однако местные жители спрячутся за городскими стенами, и все, что им нужно, доставят морским путем. А как оторвать от них союзников, коль скоро у нас нет флота? Нет, я не верю, чтобы эту войну можно было выиграть старым способом, ограничиваясь разоренном вражеской страны. Наше противоборство растянется на долгие годы. Поэтому я считаю, что сначала нам надо начать переговоры и решительно выступить на них в защиту наших союзников. Одновременно мы должны вооружаться и приобретать себе друзей во всех государствах, как эллинских, так и варварских. Но самое главное, по моему мнению, — собрать необходимые средства. Это даже важнее, чем вооружения. Своим величием наше государство обязано неспешности действий. Той неспешности, которая является следствием осмотрительности. Так давайте проявим ее еще раз, не дадим втянуть себя в опасное предприятие; будем помнить, что от решения, которое мы сейчас примем, зависит судьба тысяч людей и многих государств! Поэтому я предлагаю отправить в Афины наше посольство, а мы тем временем со всей эпергией займемся вооружением и сбором денег».