Александр Кравчук - Перикл и Аспазия

Зато обвинитель великого скульптора Метон получил отличную награду: афинское народное собрание навсегда освободило его от всех налогов в пользу государства. Это была очень редкая и весьма важная для Метона привилегия. Он не имел афинского гражданства и пребывал в Аттике в качестве метека, а представители этой социальной группы населения испытывали наиболее сильный налоговый гнет. Одновременно собрание поручило стратегам позаботиться о безопасности Метона, что вполне понятно, ибо он навлек на себя ненависть многих влиятельных лиц, особенно членов строительной комиссии. Это была жестокая шутка по отношению к Периклу, так как в качестве председателя комиссии стратегов он был обязан заботиться о человеке, который погубил одного из близких ему людей и навлек подозрение на него самого. Каждый афинянин прекрасно понимал, что дело Фидия болезненно отразилось на самом Перикле, хотя во время процесса он сохранял полный нейтралитет. Да он и не мог поступить иначе — каждое выступление в защиту скульптора было бы истолковано как доказательство вины.

Некоторые обстоятельства процесса Фидия при ближайшем рассмотрении могут показаться весьма знаменательными: обвинение было выдвинуто лишь спустя несколько лет после создания статуи; просьбу Метона о предоставлении ему гарантий безопасности сразу же поддержали; обвинителю присудили награду. Может быть, Фидий и в самом деле был виновен, но все факты указывали на то, что за Метоном стояли весьма влиятельные лица, действовавшие вполне целенаправленно. Именно они склонили Метона к выступлению. Трудно поверить, что скромный помощник скульптора, даже не имеющий афинского гражданства, действовал столь смело без какой-либо поддержки.

Кто же были эти таинственные пособники Метона? Спор с Коринфом грозил перерасти в открытую войну со всем Пелопоннесским союзом, о чем говорили совершенно открыто. Люди спрашивали друг друга: «Не ведет ли Перикл слишком опасную игру? Он жаждет усиления могущества Афин и уничтожения всех соперников. Что ж, прекрасно! Но не окажется ли цена слишком высокой? Нет, пока не поздно, этого человека надо остановить».

Решительными противниками войны являлись олигархи. Их позиция объяснялась не только симпатией к Спарте и ее государственному строю, но и тем, что военные действия могли подорвать сельское хозяйство Аттики, а земля по-прежнему оставалась главным источником доходов аристократии. Опасения не были лишены оснований. Стратегический план Перикла предполагал: в случае вторжения спартанцев все население Аттики покидает открытую местность и прячется за городскими стенами. Благодаря постоянной связи с портом Пирей здесь можно будет в безопасности, не испытывая голода, переждать даже самую длительную осаду. Однако придется бросить на произвол судьбы поля, сады, виноградники и милые сельские дома. Это до глубины души возмущало не только олигархов, но и всех зажиточных крестьян, в других случаях, обычно поддерживавших Перикла. Они жаловались: «Как же так? Бросить все добытое в поте лица не только нами самими, но и нашими отцами? Околачиваться за городскими стенами без средств к существованию? Мы же не ремесленники, гребцы или лавочники. Уж те-то, наверное, ничего не потеряют, а может быть и заработают благодаря войне».

Весной 432 г. до н. э. в Афины вернулся вождь олигархов Фукидид, сын Мелесия. Десять лет назад он был подвергнут остракизму, и его отсутствие надолго развязало Периклу руки. Появление на политической сцене этого выдающегося аристократа оживило надежды как врагов демократии, так и тех, кто боялся войны и поэтому жаждал смены «кормчего» у рулевого весла государственного корабля. В такой ситуации процесс Фидия являлся предвестником жестокой борьбы партий за власть. Эти предположения подтвердились. Вскоре Периклу был нанесен второй удар.

Перед народным собранием выступил жрец по имени Диопиф, известный своими связями с олигархией. Он представил проект нового закона: надо привлекать к судебной ответственности всех тех, кто не верит в существование бессмертных богов и дерзко рассуждает о том, что происходит на небе.

Никто из многих тысяч граждан, собравшихся на Пниксе, не осмелился усомниться в необходимости такого закона. Безбожие, или «асебейя», являлось, по тогдашним представлениям, тяжким преступлением против общества и государства: оно могло вызвать гнев богов, стать причиной бедствий и даже гибели города. Итак, закон был принят, хотя все прекрасно понимали, что он метит в одного-единственного человека, того самого, который уже в течение многих лет говорил: «Наш мир создали не боги, а Разум. Это он привел в движение аморфную массу материи. Солнце, луна, звезды — не более чем раскаленные камни, влекомые вращающимся потоком эфира. Мы не чувствуем жара звезд, потому что они находятся от нас дальше, чем солнце, а последнее размерами превышает весь Пелопоннес. Месяц сияет отраженным солнечным светом; на нем находятся горы и равнины. Затмения луны вызывает земля, заслоняющая ее от солнца. Вихри, землетрясения и гром — лишь следствие движения и столкновений воздушных масс».

Так учил Анаксагор, а его ученик Перикл во время обсуждения предложения Диопифа ни словом не обмолвился о том, что он является противником предлагаемого законопроекта. Перикл поступил благоразумно, ибо в случае открытого выступления его могли обвинить в покровительстве безбожникам. А тем временем сразу после принятия закона, как это и можно было предположить, выдвигается персональное обвинение против Анаксагора. Нельзя было даже и думать о его защите, так как обвинитель мог сослаться на легкодоступную книгу философа, где все его безбожные мысли излагались ясно и откровенно. В случае вынесения обвинительного приговора Анаксагору грозило суровое наказание — высокий штраф или даже смерть. Ожидая самого худшего, Анаксагор сказал друзьям: «Природа и так уже вынесла свой приговор как мне, так и моим судьям».

Перикл тоже был убежден в том, что, если дело дойдет до суда, оно примет плохой оборот. Опытный политик не тешил себя иллюзиями: союз олигархов и жрецов произведет на суд присяжных огромное впечатление. Единственное спасение — как можно скорее, еще до начала процесса, удалить учителя из Афин.

Анаксагор принял дружеский совет, хотя отъезд из Афин означал для него изгнание. Правда, философ родился в Малой Азии и так и не получил афинского гражданства, однако в Афинах он провел тридцать самых лучших и плодотворных лет своей жизни. Когда-то он нашел здесь много друзей, а теперь оставлял горстку учеников. Несмотря на нанесенный ему болезненный удар, Анаксагор сохранял спокойствие и глубокое убеждение, что все эти годы он недаром ел аттический хлеб: на земле града богини Афины заложены твердые основы новых ценностей. Поэтому, когда кто-то стал лицемерно вздыхать по поводу его нынешнего положения («Что же ты будешь делать, когда тебя лишат твоих афинян?»), Анаксагор прервал лицемерные сожаления коротким замечанием: «Совсем наоборот, это их лишают меня».