Раев Марк - Понять дореволюционную Россию. Государство и общество в Российской Империи

Легко можно понять, что профессиональные круги предоставляли государству свою поддержку только при

262

условии, что правительственная политика позволит им с пользой выполнять свою роль, улучшать материальные условия народной жизни и гарантирует им право заниматься своей профессией, не примешивая сюда посторонних соображений. Но так как при Александре III, в первые годы правления Николая II и после 1907 года правительство продолжало относиться с подозрением ко всякой частной личной инициативе и не зависящим от него решениям в области общественной деятельности, конфликты оставались неизбежными. Политические симпатии профессиональной элиты и коренной интеллигенции легко переходили на сторону радикальной, а то и прямо революционной интеллигенции, в той мере, в какой она, стремясь к народному благу, поддерживала их усилия. Случаи эффективного сотрудничества между профессиональными кругами и чиновниками для разрешения кризисов и конкретных вопросов, разумеется, были нередки, но в целом, особенно в том, что касалось общей правительственной политики, высшие чиновники и главные представители профессионального слоя находились в противоположных, практически непримиримых лагерях. Около 1900 года в России впервые появились профессионалы искусства, словесности и мысли (философы, миряне-богословы, источниковеды). Они посвящали себя исключительно своей отрасли знания или искусству, не занимаясь ничем другим, не выполняя общественной роли и живя, в основном, на доходы от продажи своих произведений. Таким образом, они тоже были частью коренной интеллигенции. Наибольший интерес для нас представляют интеллектуальные, философские и моральные (или политические) позиции, на которые они стали в этих новых условиях. Апофеоз русской культуры начала XX века был ослепительным, необычайным феноменом, охватившим все области художественной, литературной,

263

философской и научной жизни и характеризовавшимся своей решимостью утвердить независимость каждой области. Так, искусство утверждало самоценность эстетики, наука исповедовала знания и логику как цель в себе, философия - критику критериев ценности и истины. Что касается метафизики и онтологии, тут наблюдалось возвращение к философскому идеализму: подвергся критике и был окончательно оставлен материалистический позитивизм, который держал под своей опекой радикальную интеллигенцию с пятидесятых-шестидесятых годов XIX века и которому еще продолжали поклоняться революционеры. Наконец, поднялся бунт против всепро-никновения социально-политических вопросов, против закрепощения всякой интеллектуальной и художественной деятельности социальным утилитаризмом и политическими целями. Кончилась эпоха, когда мыслитель или художник должен был уделять в своих трудах первостепенную роль политическому, экономическому и социальному прогрессу народа. Одним словом, новое поколение отслужило панихиду по кающемуся интеллигенту, заменившему в свое время кающегося дворянина. Оно начинало укореняться в русском гражданском обществе (даже тогда, когда его произведения не следовали никаким эстетическим законам, а метафизика была всего лишь следствием помешательства разума).

Происходит четкий раскол между новаторской (коренной) художественной, литературной, научной и философской элитой и традиционной политизированной, радикальной, отчужденной интеллигенцией. Публикация сборника "Вехи" и развернувшиеся вокруг него страст-ные споры служат тому неопровержимым доказательством, если это вообще нуждается в доказательствах. Антиполитическая позиция мыслителей и художников равняется декларации независимости, освобождению от

264

идеологического засилья, возврату к действительности и решимости встретить ее конструктивно. Освободившись от политического засилья, философия, богословие и науки стали бурно развиваться и совершили открытия, которые до сих пор побуждают интеллектуальную жизнь западного мира.

Энтузиазм в отношении философских спекуляций и логики, приоритет, отдаваемый духовной и метафизической ценности творческого акта - как художественного, так и научного или литературного (какими бы ни были конкретные достижения), - знаменовали собой освобождение духа. Прежде всего поражает многообразие творческого кипения, жажда эксперимента в области форм, идей, материи и теорий. За многогранным изобилием мы вновь обнаруживаем двойную идею абсолютного отрицания как философского позитивизма, так и буржуазного материализма - как средств создать обществу приемлемые рамки для его дальнейшего развития. Так же, как в Западной Европе символизм, неокантианство, эстетика и дух fin de siecle отразили отказ от буржуазных уродств промышленной цивилизации, мыслители и художники русского Серебряного века отвергли гражданское общество из-за того, что его основы в России были исключительно капиталистическими и материалистическими. Они с нетерпением, хотя и с некоторым трепетом, дожидались конца "буржуазного" общества. Эсхатологическая атмосфера ожидания гибели всей современной материальной, политической и моральной цивилизации захватила, казалось, все умы. Ожидался Апокалипсис - или религиозный: явление Христа, предшествуемое явлением Антихриста; или политический: революция, которая поставит у власти народ - крестьян и пролетариев, откроет новую эру, породит иную цивилизацию. В ожидании этого конца все стало возможным,

265

все стало дозволенным. Анархизм вырос в доктрину и стал образом жизни большей части творческой элиты, чем ограничил ее возможности укоренения.

Восставая против традиций радикальной интеллигенции, видные новаторы духа, тем не менее, не были защитниками современной им цивилизации и существующей системы. Они, в лучшем случае, да и то с оговорками, друзья, а еще чаще - враги гражданского общества, стабилизирующегося в России параллельно экономическому, социальному и интеллектуальному прогрессу, порожденному индустриализацией и "модернизацией". Их позиция по отношению к имперскому режиму - лишь ненависть и презрение, так как он поддерживает буржуазно-материалистические аспекты культуры, преследуя при этом свободные и иконоборческие умы. Показательно, что возврат к более строгой цензуре в 1907 году не помешал чисто литературным и художественным изданиям, несмотря на их социально-политические тенденции, без особых затруднений достичь образованной публики. Кроме того, вступление на сцену пролетарских и крестьянских поэтов и писателей могло только ожесточить отрицательную позицию творческой элиты по отношению к режиму. Наподобие радикально-революционной интеллигенции, она рассчитывала на падение режима, чтобы получить полную творческую свободу и возможность навязать свои критерии и свои эстетические ценности новому обществу, порожденному революционной бурей и эсхатологическим концом современного мира.