Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Лейтенант Гардье также поведал нам историю, связанную с потерей при штурме редута, и императором. По его словам, Наполеон, объезжая 6-го числа французские порядки, спросил полковника 111-го: каким образом он позволил захватить свои четыре орудия? После чего Гардье было приказано следовать за императором и дать разъяснения на местности, каким образом все это произошло. После чего император велел Гардье сообщить генералу Лоншану, командиру 4-й бригады, которую составлял 111-й линейный, «что он забыл об этой ошибке, принимая во внимание прекрасную атаку, которая решила взятие редута…» [1502].

Таким образом, ход боя за Шевардинский редут и характер последующих событий (о чем речь пойдет ниже) убеждают в том, что столкновение 5 сентября носило, до известной степени, случайный характер, как со стороны русских, так и со стороны французских войск. Русское командование, еще до появления французов, решило перенести позиции левого фланга от Шевардина к Семеновским высотам, но не успело. Французы, двигавшиеся сразу вслед за арьергардом Коновницына, вынудили шевардинский отряд принять бой. Русские упорно оборонялись, чтобы дать возможность 2-й Западной армии обосноваться на новой позиции, а частям арьергарда оторваться от наседавшего противника. В этом смысле Шевардинский бой был для русской стороны отнюдь не бесполезным, в отличие, скажем, от того, что утверждал Барклай-де-Толли («бессмысленно загубили 6–7 тыс. человек»). Оборона Шевардинского редута, помимо всего прочего, могла бы помочь русскому командованию определить и направление главного удара противника в день решающего сражения. Хотя вопрос о том, насколько последняя возможность была реализована русскими штабами, остается открытым.

Что касается французской стороны, то она решилась с ходу атаковать Шевардинский редут, расценив его как передовое укрепление, мешавшее развернуть войска и основательно обозреть русские позиции. Только на следующий день, проведя более полную рекогносцировку русской позиции и увидев странный загиб русского правого фланга, Наполеон усомнился в точности своих оценок назначения Шевардинского редута. Но 5 сентября император стремился овладеть редутом как можно быстрее, надеясь во что бы то ни стало занять важный плацдарм для атаки основных русских позиций.

В ночь после взятия Шевардинского редута шел холодный мелкий дождь, дул резкий ветер. Французы почувствовали осень. «Мы отдыхали после усталости дня, под шум порывистого ветра и сильного холодного дождя», – писал Лабом [1503]. Огни русских костров, которые виднелись впереди, казались многим французам (Лабому, Ложье, Сегюру, Брандту и др.) огромным амфитеатром, придавая русским позициям «почти волшебный вид» (Лабом). Наполеоновские солдаты с завистью смотрели на эти огни, представляя себе сытный ужин, тепло и уют, которыми наслаждался противник. Сами французские войска «стекались в беспорядке на незнакомые места, где не было ничего приготовлено» (Сегюр); особенно в центре и на левом фланге чувствовался острый недостаток в топливе для костров. Костры дымили и отбрасывали «во мраке лишь бледный отсвет» (Ложье). Одни солдаты «стараются как-нибудь устроить себе шалаши из листвы, так как погода суровая. Другие сидят вокруг котлов и присматривают за своим скромным ужином. Те, у кого есть ржаная мука, готовят род теста, который зовут… пульта. Около ночи начинает накрапывать мелкий холодный дождь при сильном ветре: очень скоро наш лагерь становится сплошной топью», – писал Ложье из 4-го армейского корпуса [1504].

Бивак 1-го армейского корпуса был не менее суров. Мало того что его солдаты провели ночь среди убитых и раненных в бою за Шевардинский редут, они были вынуждены сохранять готовность в любую минуту схватить оружие и вступить в бой с неприятелем. Не меньшие тяготы испытывала резервная кавалерия. Тирион, старший вахмистр 2-го кирасирского полка из 1-го корпуса Нансути, повествует, как вечером 5-го их дивизия оттеснила русских кирасир, заставив их очистить опушку леса (видимо, Утицкого либо какой-то близлежащей к нему рощи). В этом лесу 9-й шеволежерский выставил главный караул, выдвинув вперед свои посты. Где-то рядом с 9-м шеволежерским разместился и 2-й кирасирский. «… Что это был за печальный бивак. Ничего для лошадей, ничего для людей, голая, бесплодная равнина, никаких селений и неприятель впереди и кругом нас!..» [1505]

Вечером 5 сентября, в 8 часов вечера, когда уже совсем стемнело, к западу от д. Валуево установили палатку императора. Рядом была раскинута палатка Бертье. Палатки «тотчас же осветились огнями, которые зажглись вокруг». Часть чинов Главного штаба и квартиры расположились в оставшихся строениях Валуева [1506].

В ту ночь одна мысль снедала всю французскую армию, от императора до солдата: уйдут ли русские снова, отказавшись от решительного сражения, как это было уже много раз – под Витебском, Смоленском, Валутиной горой, либо примут бой. «Мы были в таком положении, когда встал вопрос – либо завоевать, либо погибнуть. И эта мысль придавала всем столько храбрости, что, несмотря на силу русской армии и их непреодолимые укрепления, каждый смотрел на наше вступление в Москву как на необходимость. Хотя наша усталость вызывала непреодолимое желание спать, среди нас были, однако, такие люди, возбужденные желанием славы, что экзальтация сделала их невосприимчивыми к отдыху», – писал Лабом [1507]. «Сколько разных тревог было пережито в ту ночь! – восклицает Сегюр. – Солдаты и офицеры готовили оружие, чистили амуницию, боролись с холодом и голодом…»

Поздно вечером 5 сентября, когда бой за редут был уже закончен, император, по свидетельствам Коленкура, Сегюра и Раппа, приказал произвести рекогносцировки и отдал предварительные приказы на сражение утром следующего дня [1508]. Но уверенности в том, что «ему придется начать атаку завтра утром», у Наполеона не было. Русская армия могла ночью сняться и уйти, чего очень опасались во французской армии [1509]. С одной стороны, опыт и проницательность говорили Наполеону, что русские обязательно должны дать решающее сражение под Москвой и что недавно назначенный главнокомандующим Кутузов с неизбежностью должен был на это пойти. Упорство русских, с которым они защищали Шевардинский редут, всего-навсего только передовое укрепление, казалось, это доказывало. Но полной уверенности у Наполеона не было – он боялся, что к утру призрак русской армии вновь растает. Вполне реальной была возможность того, что Кутузов вообще сдаст Москву без боя. Тогда поход на Москву, несмотря на важный политический результат в виде падения русской столицы, с военной точки зрения был бы значительно обесценен. Исход всей войны с Россией оказался бы под угрозой.