Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Примерно в 19.30 вся дивизия Жерара отошла в тыл, оставив оборону разрушенного «редута» и близлежащей местности солдатам Легиона Вислы [1934]. В сумерках, обнаружив, что французская пехота очистила все пространство к востоку от Курганной высоты, к разрушенному укреплению через овраг стали медленно продвигаться группы русских солдат. Тогда части Легиона Вислы начали выдвигаться вперед, обходя «редут» справа. Шедшие впереди две роты вольтижеров оказались уже под обстрелом, в то время как основная масса легионеров только пришла в движение. «Ради бога, – закричал Брандту его полковник, – сомкните колонны!» Приказ был выполнен, и после получасовой перестрелки русские отступили [1935].

В полной темноте мало-помалу огонь стал стихать и к ночи совершенно прекратился.

Исчисление потерь Великой армии, понесенных ею во время последнего штурма батареи Раевского и в ходе последовавших за этим боев, практически невозможно. Во-первых, данные о потерях 7 сентября по многим частям весьма фрагментарны, а иногда и просто неточны, а во-вторых, многие соединения понесли значительные потери еще в первой половине дня (как, скажем, 2-й и 4-й кавалерийские корпуса), и выделить их из общего числа потерь за весь день сражения не представляется возможным. Придется ограничиться констатацией того очевидного факта, что потери были очень значительными. К 17 часам измотанные войска были уже не способны без поддержки резервов предпринять какое-либо значительное усилие, тем более без абсолютной надежды на успех.

Итак, картина битвы за Курганную высоту, основанная на достоверных фактах, оказывается не менее захватывающей, чем та, которая была основана на мифах и легендах. Воины как той, так и другой стороны показали себя в тот день в равной степени достойно. Что же касается славы взятия самой высоты, то вряд ли ее возможно отдать либо одним кирасирам Коленкура, либо исключительно саксонцам Тильмана, либо только солдатам Богарне.

И все же, несмотря на героизм и самопожертвование атакующих, взятие «большого редута» не решило главной задачи, стоявшей перед Наполеоном, – расстроить и разбить русские войска. Перед началом сражения, отказавшись от идеи глубокого обхода, император избрал фронтальный характер боя, ставя главной целью не отбросить, а разгромить русскую армию. Ценою больших жертв, окончательно расстроив резервную кавалерию и использовав часть гвардии, он захватил Курганную высоту в центре, но так и не смог разбить русские линии и выйти на Большую Московскую дорогу. Русская армия отодвинулась, сохранив за собой главную коммуникационную артерию.

В ходе Бородинского сражения роль захвата «большого редута» в планах Наполеона менялась. Если первоначально захват укрепления рассматривался только как элемент (причем не самый первостепенный) главного удара, то позже «редут» превратился в основной объект атаки. К этому времени Наполеон мог располагать для атаки высоты только 20 тыс. пехоты; поэтому и пришлось задействовать массы резервной конницы, чем, кстати, и вызвано то необычное использование тяжелой кавалерии, при котором она была брошена штурмовать «редуты». Наполеон так и не смог сосредоточить у Курганной высоты силы и средства, которые бы превосходили силы и средства противника. В ходе первой атаки батареи у французов было не более 18 тыс. пехоты и примерно 132 орудия (кавалерия вовсе не была задействована), в то время как у русских было 15–18 тыс. пехоты, 1,5 тыс. кавалерии и 197 орудий. Решительный штурм «большого редута» Наполеон провел, бросив в бой около 20 тыс. пехоты, 10 тыс. кавалерии и 200 орудий. Русские располагали 27 тыс. пехоты, 6 тыс. кавалерии и более чем 200 орудий! Успех был достигнут заметным перевесом в кавалерии и более удачным использованием артиллерийских орудий, которые вели концентрический и анфилирующий огонь по русским порядкам.

Большую роль сыграло и отчаянное самопожертвование солдат, офицеров и генералов Великой армии. Разветвленная и эффективная система мотивации действий солдата, созданная Первой империей, в часы решающей борьбы за батарею Раевского показала себя блестяще. Однако развить достигнутый успех армия уже не могла. Организм Великой армии был на пределе своих возможностей. На пределе возможностей было и физическое состояние наполеоновского солдата. Кавалерийские атаки к востоку от высоты, без решительной поддержки пехоты, оказались малоэффективными.

Чуть ли не сразу после того, как замолкли пушки на Бородинском поле, поведение Наполеона в решающий день русской кампании стало предметом критики среди чинов Великой армии. «Мы были недовольны, суждения наши были суровы», – вспоминал вечер 7 сентября 1812 г. полковник Лежен [1936]. Высшие чины армии ворчали по поводу того, что успешный ход действий на южном крыле был неожиданно приостановлен и все силы были брошены против центра; говорили, что в действиях войск не было единства и «что это победа солдат, а не военачальника». Войска недоумевали, зачем нужно было так спешить догонять неприятеля, если, догнав, не довершили его поражения. «В этот важный день, – говорил, согласно Сегюру, Мюрат, – я не узнавал гения Наполеона». «Я не могу понять его нерешительности», – восклицал Богарне [1937]. Главной ошибкой армия считала отказ Наполеона от введения в бой императорской гвардии, что придало результатам сражения нерешительный характер [1938].

Критика действий Наполеона при Бородине очень быстро оказала воздействие и на настроения в общественных кругах Франции и стран Империи. Влиятельный Паскье отметил позже в своих мемуарах, будто «весь мир» говорил о том, что император плохо изучил местность перед сражением, во время боя страдал от насморка, сопровождавшегося лихорадкой, и что победа могла бы быть полной и решительной, если бы он в конце дня двинул в дело гвардию [1939].

Но в полный голос оживленные дискуссии на страницах печатных изданий о действиях Наполеона на Бородинском поле начались только в 20-е гг. XIX в. Мы уже писали о том, что работы Шамбрэ и Сегюра были фактически первыми, в которых авторы попытались понять причины «ленивой мягкости» и безынициативности Наполеона. И Шамбрэ, и Сегюр, несмотря на разницу в характере их произведений, указывали на болезнь императора в день Бородинского сражения как на существенную причину отсутствия должной скоординированности в атаках на русские позиции и отказа от использования гвардейских резервов для закрепления достигнутой победы [1940]. Но работа Сегюра вызвала к жизни рождение и другой традиции, начало которой положил Гурго, оправдывавший решения и действия Наполеона [1941].

В последующие годы и десятилетия обе точки зрения находили своих приверженцев. По существу разделяли мнение Гурго такие участники похода, как Фэн, Пеле, Коленкур, Пельпор и др. С другой стороны, Дюма, Деннье, Гувион Сен-Сир, Лежен и др. стали продолжателями Шамбрэ и Сегюра [1942].