Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Представление к награждению происходило двумя путями. Либо командир части составлял список отличившихся, либо награждавшийся представлял свой рапорт вместе с послужным списком командиру части, и последний ходатайствовал перед начальником генерального штаба. Окончательное решение принимал Наполеон. И Бертье, и император нередко вычеркивали многие фамилии, пытаясь либо добиться соразмерности в награждении между различными категориями военнослужащих, либо выразить тем самым сомнение по поводу истинных заслуг той или иной части. В последнем случае вряд ли учитывалось соотношение персональных заслуг тех, кто оставался в списке, и тех, кто из него вычеркивался. Вообще же такой механизм награждения нес в себе немалую долю несправедливости, нередко оскорбляя достойных солдат и давая возможность тем, кто имел протекцию в штабах, при удобном случае получить крестик. Так, в общем списке офицеров к награждению за Бородино, приготовленном генералом Груши, значилось имя его сына адъютанта Альфонса Груши. Кто-то из двух, Бертье или Наполеон, вычеркнул его из списка. Однако уже вскоре Альфонс все-таки стал офицером ордена Почетного легиона [767]. Отец быстро уладил допущенную «ошибку». Совсем иначе обстояло дело с солдатами или даже с офицерами без протекции. Сколько раз был представлен к ордену знаменитый капитан Франсуа из 30-го линейного, и всякий раз по непонятным для него причинам его имя вычеркивалось! Наконец, 11 октября 1812 г. на императорском смотре в Москве, когда Наполеон производил награждения за Бородино, Франсуа попытался сделать вещь, которую от него никто, и он сам тоже, не ожидал. Когда император, увидев раненого Франсуа в строю, спросил полковника Ш.-Ж. Бюке, где тот был ранен, а затем – что он требует в качестве награды, капитан попытался просить денег! Франсуа, вконец уставший от солдатской жизни, ран и неблагодарности, стал подумывать о том, чтобы хоть как-то обеспечить себе старость. Но его опередил полковник Бюке: «Крест!» – закричал он. Эта награда, очень долго ожидавшаяся Франсуа, вызвала в его душе разочарование. Кстати, беленький крестик Франсуа не получит и в этот раз! [768]Для чиновного аппарата Великой армии это стало уже делом обычным: театральный жест императора, призванный воодушевить бойцов, нередко заканчивался для солдата горькой обидой и разочарованием.

И таких оскорбленных после Бородина оказалось немало. Никак не были отмечены блестящие действия двух испанских батальонов полковника Чюди 5 сентября у д. Шевардино, хотя командир дивизии генерал Л. Фриан и сделал «очень лестный рапорт Даву» [769]. Был вычеркнут из списков, как, впрочем, многие из дивизии Сен-Жермена, старший вахмистр 2-го кирасирского Тирион [770]. Уже много лет спустя будет вспоминать о несправедливости, проявленной к нему и его доблестно сражавшимся под Бородином солдатам 33-го линейного, генерал Ван Дедем [771]. Все эти люди были очень разными по характеру, по социальному положению в наполеоновской иерархии, и это делает очевидным только одно: механизм поощрения в Великой армии 1812 г. давал серьезные сбои. Рядовые солдаты хорошо представляли, что, даже если они выживут и выйдут в отставку, их пенсии будет явно недостаточно, чтобы прокормить себя. За каждые три года службы отставник должен был получать 91 франк 25 сантимов в год [772]. Система всех остальных «вспомоществований» была достаточно случайной. Так, ампутированные в кампанию 1809 г. получили дотацию в 500 франков ренты, но те, кто воевал и стал инвалидом в Испании, не получили ничего. Вдовы тех, кто был убит при Аустерлице, получили ренту в 200 франков, тогда как обычно получали только 60 франков [773]. Все, в конечном итоге, зависело от решения императора и случайности.

Но главное, уже обычной практикой в 1812 г. была частая задержка жалованья. Так, солдаты дивизии Жерара не получили ни су после отбытия в мае 1812 г. из Торна, а офицеры, которые были переброшены в Россию из Испании, не получали жалованья с февраля 1811 г.! [774]Для многих, особенно для офицеров, это создавало невыносимую ситуацию. 2 сентября возле Гжатска, когда войскам было объявлено о предстоящем генеральном сражении, офицер Межан из 13-го легкого полка 1-й дивизии 1-го армейского корпуса писал директрисе приюта в местечке Мепине департамента Ипр. Недавно он получил письмо от своей матери, которая содержалась в этом госпитале, и узнал, что та нуждается в деньгах. Сын, озабоченный отсутствием у него денег, которые бы он мог прислать, обратился к директрисе с просьбой написать банкиру Бонне де Ноксу, жившему в Париже, чтобы он выдал по его просьбе 200 франков на нужды матери [775]. А вот письмо Франсуа Шарто, военного чиновника, состоявшего при администрации фуражирования, отправленное 27 сентября из Москвы своей матери. Он сетует, что уже давно не получал жалованья и очень огорчен, что может послать домой только несколько франков [776]. Ситуация с задержкой жалованья была в Великой армии 1812 г. обычным делом и не могла не сказываться на моральном состоянии солдат и офицеров, шедших в бой под Бородином.

Вопросы, связанные с социальным происхождением офицеров, их подготовкой, доходами и в целом системой стимулирования, не раз рассматривались в исторической литературе. Среди работ последних десятилетий особенно выделяются труды Ж. Удайля, Ж.-П. Берто, О. В. Соколова, Р. Блауфарба и М. Хьюза [777]. Основными выводами этих работ можно считать следующее. Социальное происхождение офицерства приобрело более демократичный, чем при Старом порядке, характер. Основную массу в офицерском корпусе составили представители средних классов, более четверти – выходцы из крестьян и ремесленников. Но при этом было немало выходцев из дворянства. Жалованье офицеров стало значительным, в идеале – обеспечивало им прочное материальное положение [778], в то время как значение иных, неслужебных доходов заметно сокращалось. Основная масса офицеров имела к 1812 г. значительный срок выслуги. Для лиц в звании от капитана до полковника он был от 18 до 22 лет. Причем это сочеталось с великолепными средними показателями по возрасту офицеров: командиры батальонов были лет сорока, капитаны – 35–40 лет, лейтенанты – более 30 лет. Правда, к 1812 г. стало заметно увеличиваться количество молодых су-лейтенантов и лейтенантов благодаря деятельности специальных военных школ и лицеев, но это не оказывало негативного влияния на качество офицерского корпуса. Учебные заведения – Сен-Сирская военная школа, Политехническая школа, Сен-Жерменская кавалерийская школа и Ветеринарная школа – выпускали отличных специалистов. В целом офицерский корпус был великолепен.

Без сомнения, эти выводы, сделанные на основе социологических подходов и количественных данных, чрезвычайно важны. Однако без обращения к личностному аспекту и без выявления особенностей человеческих взаимоотношений в среде тех офицеров и генералов, которые оказались на Бородинском поле, многое останется непонятным. Важнейшим моментом, не поддающимся количественному измерению, является система родственных и служебных связей. Воистину поразительно, насколько сроднились между собой многие офицеры и генералы Великой армии! Так, начальник 1-го армейского корпуса маршал Даву был женат на Луизе Эме Жюли, приходившейся сестрой генералу В.-Э. Леклерку, который был первым мужем сестры Наполеона Полины Бонапарт. Генерал Фриан, командир 5-й пехотной дивизии, находившийся в подчинении у Даву и на которого маршал уверенно мог положиться, был мужем одной из дочерей Леклерка – Луизы Франсуазы Шарлотты. Дядя Даву барон Ж.-Ш.М. де Бопре служил в чине бригадного генерала в штабе 1-го корпуса. Брат жены Даву граф Леклерк дез Эссар, также в чине бригадного генерала, служил в 3-й пехотной дивизии того же 1-го армейского корпуса. Маршал, будучи контужен 7 сентября, уже на следующий день первым делом сообщил жене о том, что ее брат и дядя вышли совершенно невредимыми из сражения [779]. В том же 1-м корпусе бок о бок служили генерал Фриан и его сын, капитан Жан Франсуа, бывший адъютантом у отца. Они оба будут ранены в ходе сражения. Вместе оказались на поле сражения под Бородином генерал Ж.-М. Дессэ, командир 4-й пехотной дивизии корпуса Даву, оба его брата. При штабе Даву находился майор Ле Руа, сын которого сержантом воевал в 85-м линейном того же корпуса. После страшного сражения они будут разыскивать друг друга.