Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Как ни странно, но несмотря на всю изощренность контроля над настроениями, военная цензура Великой армии оказалась не в состоянии перехватывать множество таких посланий. Наша собственная продолжительная работа с письмами 1812 г., отправленными как в армию, так и из нее, подтверждает, что в личных письмах, посланных даже по армейской почте, очень часто содержалась такая информация, передавать которую таким образом в ХХ в. не рискнул бы даже самый наивный человек. Кроме того, помимо почты, существовали и иные способы переправлять весточки на родину или получать письма из дома, скажем с оказией, что постоянно и практиковалось.

Письма солдат как бы подтверждали те фантастические слухи, которые уже давно циркулировали на родине. В свою очередь, письма, получаемые из дома и наполненные сетованиями родных по поводу того, что происходит в России, еще больше угнетали солдат и заражали их теми настроениями, которые уже давно были распространены на родине.

В первых числах сентября, когда сообщения о Бородинском сражении, происходившем с 5 по 7 сентября, еще просто не могли дойти до Вестфалии, в одной харчевне в Роттенбурге заезжий адвокат рассказывал о том, что «недавно происходил трехдневный бой, и армия Наполеона потерпела решительное поражение» [729]. К середине сентября уже стали говорить о том, что Наполеон тяжело ранен, а Мюрат убит. Когда наконец пришло официальное сообщение о Бородинском сражении как о решающей победе Великой армии, оно встретило бойкот и полное непонимание жителей Вестфалии [730]. Многие этому просто не верили!

Пожалуй, в этой удивительной механике слухов, когда человек слышал то, что хотел услышать, и кроется объяснение своеобразия воздействия Бородинского сражения на умонастроения в вассальных и союзных Наполеону государствах. Косвенное и долговременное воздействие великой битвы оказалось более важным, чем ее непосредственные результаты. То же было характерно и в плане морального воздействия Бородина на нефранцузских солдат Великой армии. Общая атмосфера на родине, все более сочувственная к русским и все менее благоприятная для французов, спустя некоторое время после Бородина начинала сказываться и на солдатах, нейтрализуя факторы межнационального единства Великой армии и вызывая внутренний распад ее интернационального организма. Уже упоминавшийся генеральный комиссар департамента Верра в своем отчете от 5 ноября 1812 г. в Кассель нарисовал любопытную картину, которую застал в одном из клубов. В зале вокруг стола столпились завсегдатаи клуба и с жадным вниманием слушали, как комендант города читал, смакуя каждое слово, письмо из армии от какого-то вестфальского генерала. В письме генерал рассказывал о больших потерях французов под Бородином и восхищался мужеством русских. Участники сцены были представителями влиятельных кругов [731]. Начинался распад Единой Европы и общеевропейской армии.

Подведем некоторые итоги. Великая армия 1812 г., сердцевиной которой были французские части, обладала сильнейшим потенциалом, способным «переваривать» разнообразные национальные элементы. В случае победоносного похода против России эти иностранные солдаты стали бы сильнейшими агентами французского проникновения в своих землях, а оппозиционные наполеоновской Европе элементы были бы эффективно нейтрализованы. Однако война с Россией вызвала необходимость таких гигантских усилий со стороны солдат Великой армии, что это не могло не вызвать напряжений и даже разрывов в пока еще только возникавшей структуре многонационального единства наполеоновской Европы. К моменту генеральной битвы под Бородином многонациональная Великая армия была еще сильной и сплоченной, хотя и больной изнутри. Ее явный распад начался позже и был связан в целом с провалом похода на Россию.

Солдат Наполеона, сражавшийся под Бородином, был продуктом сложнейших социальных механизмов, сложившихся в рамках Великой армии. Что представляли собой эти социальные институты в 1812 г.? Насколько эффективным было их воздействие на поведение солдата? Как проявился в ходе драматических событий 1812 г. кризис этого социального организма и насколько он был связан с Бородинским сражением?

Обратимся, прежде всего, к тому, что же представляла собой система мотивации поведения солдата Великой армии и каким образом эта система преобразовывала инстанции внешнего контроля в механизмы внутреннего самоконтроля человека.

Военная пропаганда Наполеона начинала «обрабатывать» человека еще до того, как он призывался на службу. Разнообразные пропагандистские структуры – от красочных военных церемоний, устраиваемых для публики, до знаменитых императорских бюллетеней – все должно было воздействовать на молодого человека, нейтрализуя в его сознании естественное сопротивление службе в армии [732]. Однако в подавляющем большинстве конскрипты все же расставались с гражданской жизнью с глубоким сожалением, а то и переживали подлинное чувство горя. Да и могло ли быть иначе в условиях нескончаемых войн? По убедительным подсчетам О. В. Соколова, домой в конечном итоге возвращалось чуть более половины призывников, причем 1/2 из них дезертировала либо вернулась из плена после войны [733].

Каким же образом армия «абсорбировала» новобранцев? [734]Первоначально «работа» с новобранцем, еще не попавшим в полк, сводилась к тому, чтобы не допустить его дезертирства или суицида. Для нейтрализации стремления к побегу широко практиковались беседы с объяснением того, что беглеца ожидает. Помимо помещения беглых рекрутов в специальные дисциплинарные части, с 1811 г. стали все чаще использовать и более суровые наказания. По декрету от 2 февраля 1811 г. была введена смертная казнь для руководителей заговора с целью дезертирства, а при особых обстоятельствах – и для главных исполнителей. По декрету от 23 ноября 1811 г. вводилась смертная казнь для тех, кто был ранее прощен за дезертирство, но не возвратился к своим частям [735]. Чтобы исключить самоубийство рекрутов с наиболее неустойчивой психикой, опытные капралы и сержанты, а то и офицеры, сопровождавшие конскриптов в полковое депо, пытались всячески отвлекать их от грустных настроений, расписывая прелести солдатской жизни.

Как правило, новобранец попадал вначале в 5-й батальон полка, который представлял собой депо части. Обычно он состоял из четырех фузилерных рот, каждая из которых несла свои функции. 1-я и 3-я роты были ответственны за транспортировку рекрутов, с которыми было закончено первоначальное обучение, в действующие батальоны, 2-я – использовалась для охраны местных объектов, а состав 4-й тренировал рекрутов, обеспечивая в то же время полк кадрами ремесленников, а также включая в себя ветеранов, ожидавших отставки, и пенсионеров. Здесь, в депо, рекрут проходил «солдатскую школу» (école de soldat), обучение в которой состояло из трех частей. Вначале новобранец учился держать оружие, затем – его содержать и стрелять, наконец – двигаться, в том числе в составе небольшой группы. После этого солдата учили выполнять маневры в бóльших массах, но в составе не более роты. Все те механизмы, дробившие действия человека на мельчайшие движения, а потом соединявшие их в жесткой последовательности и разработанные еще при Старом порядке, теперь еще более были усовершенствованы. Не случайно базовым регламентом в течение всей эпохи Империи оставался регламент 1792 г., вобравший в себя богатый опыт обработки и контроля за человеком дореволюционного времени [736]. Постоянные тренировки и жесткий контроль за любым движением рекрута начинали превращать его в почти абсолютно послушный механизм. Молодой солдат должен был делать шаг в 65 см. При этом, двигаясь «обычным шагом», он должен был проходить 76 шагов в минуту, «походным» – 85–90, «быстрым» – 100, «шагом атаки» (pas de charge) – 120, «шагом погони» (pas de course) – 200–250. После прохождения первоначального обучения, которое обычно называлось ротной школой, молодых солдат сбивали в маршевые батальоны и под охраной солдат из 1-й и 3-й рот депо отправляли к действующим батальонам.