Владимир Земцов - Великая армия Наполеона в Бородинском сражении [litres]

Благодаря документации корпуса Даву кануна войны 1812 г., попавшей в наши архивы, можем довольно ясно представить, как именно шла обработка молодого солдата дальше. Даже в составе новых батальонов, которые формировались Даву в старых полках, было значительное число опытных унтер-офицеров и капралов, имевших стаж службы более двух лет. Кантонирование было организовано таким образом, чтобы молодые солдаты были вместе со старыми. Кроме ротных, была организована система полковых школ, ориентированных на 2–3 месяца обучения. Вместе с опытными солдатами молодые бойцы отрабатывали различные практические навыки в организации патрулирования, рекогносцировки, осмотре рощ, населенных пунктов, навыки пересечения оврагов, защиты орудий и т. д. Даву даже решился на базе этих школ обучить всю свою пехоту действиям в застрельщиках. Обучавшими стали роты вольтижеров, которые показывали примеры для рот центра при действиях на пересеченной местности с использованием всех возможных укрытий, а также при действии против кавалерии. Наставление для войск, подготовленное в этих целях, оказалось весьма удачным. Даву и его генералы часто инспектировали эти полковые школы и следили за регулярной выдачей довольствия, положенного солдатам. В полковых школах для кавалерии, практиковавшихся с 1810 г., «обкатывались» не только люди, но и лошади. К обычным тренировкам добавлялись серии маршей – вначале в группах по 4 человека, затем – взводом и дивизионом. С помощью специальных приемов лошадей приучали к шуму боя [737].

При этом система жестких наказаний для дезертиров продолжала сохраняться. В ноябре 1811 г. Даву даже потребовал от Наполеона разрешить расстреливать всех, кто «покидает знамена» [738]. В ожидании решения Наполеона Даву приказал своей властью в корпусе в случае дезертирства группы из двух человек расценивать это как заговор, выявлять его организатора и расстреливать. При продвижении Великой армии к Неману в 1812 г. в каждом армейском корпусе была создана специальная комиссия, разбиравшая дела отлучившихся солдат, мародеров и грабителей. Комиссия выносила смертные приговоры в течение 24 часов. Существовали специальные мобильные колонны, отлавливавшие одиночных солдат [739]. Применялись и меры морального воздействия с целью уменьшения бегства молодых солдат. В Минске, например, Даву приказал 127-му линейному полку, в котором наблюдалось значительное дезертирство, пройти по фронту остальных полков с дубинами в руках вместо ружей [740].

Практика показывала, что после двух лет службы солдаты практически уже не дезертировали [741]. Многие конскрипты, попавшие в армию из маленьких грязных деревень, где жизнь их была заполнена тяжелой монотонной работой, вскоре находили новый образ жизни не таким уж плохим. Теперь они были обеспечены питанием, одеждой, перед ними открывался большой мир, другие страны; они могли стать сержантами и получить награду. Сердца их все более наполнялись гордостью.

При обращении к письмам, отправленным из Великой армии и посланным в нее, бросается в глаза одна деталь. Солдаты, значительную часть которых составляли те, кто начал службу недавно, поддерживали переписку с родными, которых не так давно оставили. «Получили твое письмо, рады, что ты здоров», – пишет 14 марта 1812 г. из местечка Сент-Бенуа-на-Луаре отец солдату линейной пехоты. Письмо заполнено новостями о друзьях и знакомых из «той жизни», о сельскохозяйственных делах [742]. «Мой дорогой Гаспар, мой дорогой сын», – пишет мать из Кале, сообщая семейные новости о том, кто и куда ездил во время зимних месяцев [743]. О крестьянских делах, о том, что уродилось много хлеба, пишет отец 19 августа 1812 г. солдату Луи Обри из 19-го линейного [744]. О своей усталости от похода сообщает солдат Маршал кюре прихода д’Альанвиль в департаменте Марна, где, видимо, он ранее жил. Дойдя до Москвы и оказавшись на ее пепелище, солдат пишет о том, что он огорчен известием о смерти своего дяди и горюет из-за его жены, которая осталась одна с маленьким мальчиком [745].

Совсем иное дело – письма старослужащих солдат или сержантов. Переписка с домом почти прекращается. Человек обретает другую семью, его интересуют теперь дела службы и новости от своих прежних сослуживцев. О своем планируемом переходе в оркестр 35-го линейного полка сообщает из Москвы своему бывшему сослуживцу в Майнц музыкант Ж. Фишер из итальянской гвардии. Его волнует вопрос о перспективах продвижения и повышения жалованья [746]. Просит извинения у жены за то, что давно не писал, солдат 21-го линейного полка Ф. Пулашо, отправивший послание из Москвы. Из его слов о том, что «мы уже 7 месяцев на биваках», можно понять, что весточками своих родных он балует все реже и реже [747]. У солдата постепенно не оставалось других надежд, как жить изо дня в день служебными делами, не оставалось других связей, кроме связей со своими армейскими товарищами. Как огорчался теперь солдат при разлуке со своим полком, когда прерывалось столько уже укоренившихся привычек, с которыми было связано столько воспоминаний! Только среди своих боевых друзей – от небольшой группы в 6–8 человек, питавшихся из одного котелка (она называлась капральством или «котелком»), до своей части – человек чувствовал себя уверенно, обретая ощущение коллективной силы. Военная семья подталкивала его к деятельности и дерзости, уничтожала или ослабляла чувство опасности и личной ответственности.

Хороший полк французской армии являл собой истинную семью. С 1803 г., когда полкам для пополнения состава были определены специальные районы для набора рекрутов, в одной части нередко оказывалось много земляков. А так как жители каждой провинции отличались своим характером (бретонцы – меланхоличностью, бургундцы – веселостью, жители Лотарингии – честолюбием и воинственностью, гасконцы – бахвальством и склонностью к интригам и пр.), войсковая часть приобретала как бы свой характер, а солдатам ее было легче найти друг с другом общий язык. Когда в бою под Островно 27 июля 1812 г. Наполеон спросил у отличившихся вольтижеров, кто они, солдаты радостно сообщили, что «из 9-го линейного и на три четверти дети Парижа» [748]. В тех полках, при формировании которых этот принцип почти не соблюдался (как, например, в частях гвардии), солдат-земляков разных частей все равно неизменно тянуло друг к другу. С чувством ностальгии вспоминал много лет спустя А.-Ж.-Б.-Ф. Бургонь, служивший в начале русского похода сержантом-вольтижером в полку фузелеров-гренадеров Молодой гвардии, как под Витебском он очутился в компании своих земляков из Конде, служивших в 61-м линейном корпусе Даву. Весь вечер 28 июля они провели вместе, разговаривая и попивая вино. А позже, уже под Москвой, Бургонь с тяжелым сердцем узнает, какая судьба была уготована его землякам на Бородинском поле [749].