Жан Тюлар - Мюрат или Пробуждение нации

Но была ли уверенность в войсках? Арест Моро, столь же популярного в армии, как и Бонапарт, породил в войсках «ропот». Утверждали, что Первый Консул хочет погубить Моро из зависти. Мюрат же пускает в ход свои связи, множит парады и смотры — ему удается сохранить былой престиж. При всем том на него смотрят как на зятя Бонапарта, это умаляет эффект психологического воздействия, значение которого он уже хорошо усвоил. По счастью, аресты Пишегрю (здесь не обошлось без бурных перипетий), а затем и Кадудаля подтвердили реальность заговора, и одновременно устранив, прояснили истинные намерения власти. В обращении от 13 марта 1804 года Мюрат благодарит армию за верность закону [123] Ibid ., p. 74. .

Необходимо особо отметить роль Мюрата в поражении Кадудаля. Он полностью оправдал доверие Первого Консула, его преданность выдержала все испытания. Однако вскоре в связи с делом герцога Энгиенского станет понятно, что у этой преданности есть и свои границы.

Все действующие лица этой трагедии, поставившей финальную точку в истории заговора, постарались снять с себя вину за казнь герцога. Все, кроме Наполеона, уже на Святой Елене взявшего ответственность целиком на себя и продолжавшего оправдывать смертный приговор.

Факты известны: в показаниях, данных заговорщиками на допросах, постоянно звучали намеки на некоего французского принца, который должен прибыть в Париж и координировать их действия. О ком шла речь? Был ли это Луи де Бурбон-Конде, герцог Энгиенский? В то время он находился в Эттингейме на территории Баденского маркграфства, вблизи французской границы. Донесения, сообщавшие о загадочных поездках и контактах герцога Энгиенского, усиливали подозрения Бонапарта. На одном заседании совета министров было принято решение захватить герцога на иностранной территории. Командовать операцией поручили генералу Орденеру, обязав Коленкура представить объяснения маркграфу Баденскому.

Арестованный 13 марта, герцог Энгиенский прибыл в Венсенский замок 20-го. В этот же день Реаль, один из крупных чинов полиции, расследовавший заговор, предупредил Мюрата: «Генерал, по распоряжению Первого Консула герцог Энгиенский должен быть препровожден в Венсенский замок, где все приготовлено, чтобы его принять. Вероятно, он прибудет туда этой ночью. Прошу распорядиться о мерах, обеспечивающих надежность его охраны как в Венсене, так и по дороге из Мо, по которой он проследует. Первый Консул приказал хранить в строжайшей тайне имя заключенного и все, что с ним связано. Он следует под именем де Плесси. Прошу вас со своей стороны отдать все необходимые распоряжения, чтобы приказ Первого Консула выполнялся с точностью» [124] Ibid ., p. 82. .

Возможно, к этому письму прилагался (или последовал тотчас вслед за ним) указ Первого Консула, предусматривающий, что герцог незамедлительно предстанет перед военной комиссией и подвергнется суду как зачинщик «заговора, направленного против внутренней и внешней безопасности Республики».

Был ли Мюрат в курсе похищения? Это возможно, но не очевидно. Из свидетельства его доверенного лица Агара, опубликовавшего в 1824 году «Исторические записки о катастрофе, произошедшей с герцогом Энгиенским», следует, что, получив приказ о формировании военной комиссии, Мюрат, которому было вменено в обязанность определить ее состав, отреагировал очень резко. «Он только что позавтракал и сейчас казался очень возбужденным. <...> Офицеры спросили его о причине беспокойства. «Они хотят, чтобы на моем мундире появилось пятно, но клянусь Господом, что я останусь чист!» Он приказал подать экипаж и поспешил в Мальмезон. Ему не удалось рассеять это наваждение, во власти которого пребывал Первый Консул, и он вернулся еще более расстроенным». Агар сообщает, что, по рассказу Мюрата, объяснение было бурным и Бонапарт якобы пригрозил «сослать его в горы Керси». Мюрат оставался непреклонным; несмотря на настойчивые просьбы Сезара Бертье, его начальника штаба, брата военного министра, Мюрат отказывался назвать членов военной комиссии: «Я не буду создавать военную комиссию; пусть Бонапарт, если он так этого хочет, сам ее и создаст». Велик был гнев Первого Консула, но в конце концов он решил сам назначить членов комиссии: Юллена в качестве председателя, а также полковника 1-го кирасирского полка, полковника из 18-го кавалерийского, одного из двух полковников, командующих парижской гвардией, полковников от 4-го полка легкой кавалерии, 18-го линейного и 96-го полка. Для роли обвинителя был избран полковой адъютант из элитных частей жандармерии. И все же именно Мюрат подписал окончательный список состава комиссии; судя по утверждениям того же Агара, Бертье представил это генералу как чистую формальность. Хотел ли Агар обелить Мюрата? Он умер в 1823 году и мог ничего не бояться. Представляется вероятным, что его свидетельства, по крайней мере в общих чертах, точны и что Мюрат проявил некоторую щепетильность, оказавшись причастным к образованию военной комиссии, приговорившей к смерти герцога Энгиенского.

В дальнейшем Мюрат исполняет все распоряжения своего шурина. Назначает 20 конных и 20 пеших из отборных частей жандармерии, 60 человек из разных полков гарнизона, а также капитана, призванного ими командовать, посылает их всех в Венсен «для охраны и приведения приговора в исполнение». Распоряжения Бонапарта были предельно ясны: «Дайте понять членам комиссии, что все надо закончить до утра, и прикажите, чтобы приговор — в случае, если то будет смертная казнь, в чем я не сомневаюсь, — был бы приведен в исполнение незамедлительно, а осужденный захоронен в одном из дворов форта» [125] Ibid ., p. 94. . По сути, Мюрат не принял никакого участия ни в осуждении, ни в расстреле герцога Энгиенского. Однако Паскье в своих «Мемуарах» приводит слова Савари, таким образом разделявшего ответственность: «Именно Коленкур устроил похищение герцога Энгиенского, но не кто иной, как Мюрат, его судил, а я — велел его расстрелять» [126] Pasquier, Mémoires , t. I, p. 191. .

В конечном счете Мюрат ограничился простым исполнением инструкций, полученных от своего шурина по поводу формирования военной комиссии. Возможно, что он и выказывал свое неодобрение, но, кроме рассказа Агара, мы не имеем тому никаких формальных подтверждений. С другой стороны, нет оснований полагать, как это будут делать, начиная с 1815 года, некоторые авторы памфлетов, что он подталкивал Первого Консула к излишней жестокости. Он лишь выполнял приказы, не проявляя чрезмерного рвения, но следуя своему солдатскому долгу. Конечно, он не осудил казнь герцога, но и не проявил здесь никакой инициативы, в противоположность людям типа Талейрана или Савари.