Федор Гущин - Пленные генералы Российской императорской армии 1914-1917 гг.

Отечественная военная наука еще до начала мирового конфликта пришла к заключению, что оборона изолированных крепостей, как бы они ни были сильны, обречена на неудачу [150]. Можно быть уверенным в том, что генерал Алексеев был прекрасно знаком с основными выводами своих же учеников. Не питал он иллюзий и относительно того, что деблокировать Новогеоргиевск нашим войскам будет не под силу — нехватка вооружения летом 1915 г. принимала уже катастрофические масштабы. Знакомство с противником в течение первого года войны говорило в пользу того, что немцы не будут тратить на осаду крепости ни времени, ни большого числа войск. Соответственно, надеяться на то, что Новогеоргиевск оттянет на себя значительные силы неприятеля и позволит выиграть время, также не стоило. Все это Алексееву было очевидно. Не принимала в расчет рациональные доводы только Ставка, в лице Верховного Главнокомандующего Великого князя Николая Николаевича и его помощников — генералов H. H. Янушкевича и Ю. Н. Данилова. Не случайно последний, по общему признанию являвшийся «мозгом» Ставки, в своей книге «Великий князь Николай Николаевич», написанной уже в эмиграции, старательно обходит вопрос о том, кто именно принял решение не эвакуировать Новогеоргиевск [151].

Летом 1915 г. стратегическое значение крепости было близко к нулю. Ярко выразилось понимание этого генералом Алексеевым в следующей его фразе: «Остался один Новогеоргиевск, лежащий от всего в стороне и ничего не прикрывающий и не останавливающий на себе внимание немцев: он ничему не грозит и их не беспокоит, а составляет в своем настоящем положении предмет моего беспокойства» [152].

Наиболее вероятно, что при решении вопроса об обороне Новогеоргиевска Ставка руководствовалась мотивами политического характера. С момента своего основания эта крепость олицетворяла собой русское присутствие в Польше. За несколько лет до войны, ликвидируя систему крепостей на западной границе империи, военный министр Сухомлинов «мотивировал капитуляцию в вопросе Новогеоргиевска политическими соображениями. Последние имели в виду как общественное мнение Франции, так и воинствующих русских националистов; русское знамя, под обеспечением солидных крепостных верков, продолжало развеваться на Висле, — следовательно, нет предательства ни французских, ни русских интересов в Польше…» [153]Наши французские союзники действительно весьма чувствительно относились к тому, что происходило в Привислинском крае: в 1915 г., после сдачи Новогеоргиевска и Ковны, французский посол вполне серьезно доносил своему правительству: «В пессимистически настроенных кругах Петрограда считаются с тем, что император и правительство, возможно, должны будут вскоре переехать в Москву. Теперь военные события последних дней ставят этот вопрос перед общественным мнением» [154]. Однако, стремясь учесть в первую очередь «общественное мнение» и пытаясь соблюсти «союзнические интересы» при решении участи Новогеоргиевска, наши политики из штаба Верховного Главнокомандующего действовали по-дилетантски — все их соображения не обеспечивались никаким стратегическим фундаментом. Уже после войны один из лучших наших военных инженеров, К. И. Величко, писал: «Логика решения бросить все Висло-Наревские крепости в 1915 г. и оставить Новогеоргиевск не укладывается ни в какие понятия, не отвечает никакому серьезному стратегическому замыслу в обстановке этого периода войны» [155]. Ставка не понимала, что скорое падение крепости, оставленной без всякой надежды на выручку, было неминуемо и должно было произвести эффект, как раз обратный тому, на который наши горе-стратеги, по всей видимости, рассчитывали.

Со своей стороны, Главнокомандующий Северо-Западным фронтом генерал Алексеев сделал все, чтобы неминуемое падение Новогеоргиевска имело наименьшие последствия для нашей армии. Именно поэтому он вывел из обреченной крепости надежные части XXVII армейского корпуса, которые были нужны на фронте [156], заменив их ослабленными и нестойкими формированиями во главе с соответствующими военачальниками [157]. Не настаивал Алексеев и на замене не внушавшего доверия генерала Бобыря на генерала A. B. Шварца, прославившегося при обороне крепости Ивангород. Уже по пути в обреченный Новогеоргиевск Шварц заявил о своей болезни и отказался принимать должность [158].

Бесславное и стремительное падение Новогеоргиевской крепости явилось не столько следствием преступного поведения ее коменданта или результатом мер, предпринятых генералом Алексеевым и объективно способствовавших ослаблению ее гарнизона, сколько плодом очередного стратегического промаха нашего Верховного командования. Фактически, Ставка, приняв абсурдное со стратегической точки зрения решение, заставила Главнокомандующего Северо-Западным фронтом отбывать номер под названием «усиление гарнизона Новогеоргиевской крепости в свете грядущей ее осады», а генерал Алексеев, в свою очередь, вынудил коменданта Бобыря отбывать номер под названием «оборона Новогеоргиевска», и только лишь небольшая часть гарнизона крепости старалась и в этих условиях исполнять свой долг.

За исключением отдельных эпизодов обороны линии фортов, источники рисуют довольно безрадостную картину полного разложения и деморализации гарнизона и командования крепости, особенно в последние часы обороны [159]. Можно лишь отметить действия генерала Г. И. Веневитинова, не оставлявшего руководство своими частями вплоть до самой капитуляции [160], искусный огонь крепостной артиллерии, начальником которой был генерал М. Н. Римский-Корсаков [161], а также доблестную оборону фортов XV и XVI частями 249-го пехотного Дунайского полка полковника A. B. Асташева [162]. Полковник Залесский, служивший в Новогеоргиевском крепостном инженерном управлении, приводит в своей статье следующий эпизод, относящийся уже к последним часам обороны крепости: «…по центру крепости германцы открыли оживленный огонь из полевых орудий; вскоре загорелись центральная оборонительная казарма и значительное число зданий, в том числе и занятые госпиталями… Появились и мародеры, усмирять которых был послан генерал из пограничников, и надо сказать правду, очень быстро восстановил порядок» [163]. К сожалению, в источнике не приводится фамилия этого военачальника. В Новогеоргиевске было только два генерала, служивших ранее в Пограничной страже: генерал-майор князь А. И. Маматов и генерал-майор М. Ф. Хабаров. Очевидно, что восстанавливал порядок в цитадели крепости под энергичным артиллерийским огнем противника — деятельность, требующая известной выдержки и самообладания, — как раз один из них.

Остальные генералы Новогеоргиевского гарнизона ничем выдающимся себя не проявили. Командовавший Северным отделом обороны генерал-майор В.Б. Кольшмидт самоустранился от руководства войсками, ограничившись лишь передачей по телефону приказов коменданта на боевой участок, вовсе не покидая штаба крепости [164]! Он же выговаривал своих подчиненных за «излишний» расход снарядов во время отражения неприятельских атак [165]. Большинство начальников смирились с неизбежностью задолго до капитуляции. Так, командир 58-й артиллерийской бригады генерал-майор П. Г. Чеботарев, по воспоминаниям его сына, «сразу понял всю безнадежность предприятия и отправил домой все свои ценные вещи и бумаги» [166]. Никто из генералов не попытался личным примером воодушевить войска и организовать прорыв на соединение с главными силами, что было вполне возможно, учитывая очень слабую блокаду. Лишь начальник Завислянского отдела обороны генерал Де Витт высказал было намерение пробиваться к своим, но очень быстро от него отказался [167].