Федор Гущин - Пленные генералы Российской императорской армии 1914-1917 гг.

В результате стремительных действий немцев по высадке и окружению русских частей с 30 сентября по 5 октября 1917 г. обе русские дивизии положили оружие, толком не оказав сопротивления. Сухопутная часть операции началась 30 сентября с высадки десанта германских частей на острове Эзель, самом крупном в архипелаге. Части 107-й пехотной дивизии, составлявшие гарнизон острова, высадке не препятствовали. Более того, как только противник перешел в наступление, дивизия, бросив всю артиллерию, в полном беспорядке начала отход. Главнокомандующий Северным фронтом генерал В. А. Черемисов, узнав о беспрепятственной высадке немцев, призывал гарнизон принять самые решительные и энергичные действия, грозя отрешить «робких начальников» [179]. Спешно назначенный начальником сухопутных сил Моонзундского архипелага генерал Генрихсен приказал начальнику 107-й пехотной дивизии генерал-майору Ф. М. Иванову перейти в «наступление, с целью сбросить противника в море» [180]. В это самое время части Эзельского гарнизона разбегались при одном только появлении неприятеля, теряя амуницию и вооружение и не проявляя никакого желания «сбрасывать неприятеля в море»…

Рассеявшиеся части 107-й пехотной дивизии были большей частью пленены германским десантом, кстати сказать, весьма малочисленным. Командовавший Эзельским гарнизоном генерал-майор Ф. М. Иванов пытался с оставшимися верными долгу частями оказывать сопротивление. Вот что писал об этом исследовавший Моонзундскую операцию А. М. Косинский: «…по показанию нескольких солдат, начальник дивизии, ген[ерал]-м[айор] Иванов, и начальник 2-й бригады со штабом, с пятью-шестью ротами при четырех орудиях и сотне пограничников были окружены неприятелем. Было много убитых, особенно офицеров, и утром 15 октября (по новому стилю. — Ф.Г., С.Ж. ), ввиду безнадежности положения, эти части по приказанию начальника дивизии принуждены были рассеяться» [181]. Командующий 107-й пехотной дивизией генерал-майор Ф. М. Иванов и командир бригады 107-й пехотной дивизии генерал-майор В. Н. Кольбе были захвачены в плен. Несколько дольше, благодаря артиллерийской поддержке флота, держался с частями 118-й пехотной дивизии на острове Моон генерал-майор З. А. Мартынов, однако 5 октября и он принужден был сдаться [182].

Этими бесславными боями война фактически закончилась, и вплоть до заключения Брестского мира достоверно установленных случаев пленения русских генералов больше не было.

Русское общество и народ переживали в период 1914–1917 гг. жесточайший стресс — колоссальные потери солдат и офицеров, неслыханные поражения, отступления, оставление многих губерний и обязательный атрибут всего этого — пленение миллионов солдат, многих тысяч офицеров и, что было совсем необычно, десятков генералов [183]. Слухи многократно увеличивали эти цифры и придавали обстоятельствам пленения фантастические подробности. Так, говорили о параде, состоявшемся в Берлине по случаю разгрома армии генерала Самсонова, в котором участвовали 100 тысяч русских пленных, прошедших маршем по немецкой столице. Впереди этой колонны якобы шли десятки пленных генералов и знаменщики, несшие 20 захваченных знамен [184]. Все это представляло собой, конечно же, чистый вымысел, особенно в части количества захваченных немцами трофеев [185].

Гнев и обида от понесенных поражений толкали обывателей на тиражирование заведомой лжи об императорской фамилии и генералитете. Зачастую представителей командного состава упрекали в прямой измене, сознательной капитуляции, особенно доставалось военачальникам, имевшим немецкие фамилии. Как писал Л. A. Тихомиров, в разгар летних поражений 1915 г. по Москве циркулировали слухи о том, что царь «уже давно уехал к родственникам в Германию», а плененным русским генералам якобы привольно и вольготно живется у неприятеля [186]. Действительность, однако, сильно отличалась от этих фантазий. Попавшие в плен генералы отправлялись в специально созданные на территории Германии и Австро-Венгрии лагеря для военнопленных офицеров. Некоторые из них до отправки в лагеря не дожили, так, 10 августа 1914 г. в военном госпитале Львова скончался от ран генерал-майор С. П. Ванновский [187].

В самом начале войны активная антироссийская пропаганда в немецких войсках приводила к проявлению совершенно неоправданной жестокости по отношению к попавшим в плен русским, вне зависимости от их чина и положения. 1 сентября 1914 г. в главном крепостном лазарете в Познани умер смертельно раненный при пленении генерал-майор A. C. Сайчук [188]. В показаниях вернувшегося из плена в 1916 г. штабс-капитана 1-й артиллерийской бригады С. М. Огонезова содержится ряд подробностей об обстоятельствах ранения и последних днях жизни генерала, с которым они лежали в госпитале на соседних койках: «В ночь с 26 на 27 августа 1914 г. я, в числе пяти тяжело раненных офицеров, был снят с поезда в приемный покой ст[анции] Познань, а через некоторое время отправлен в крепостной лазарет. На следующий день я узнал, что рядом со мной на кровати находится генерал Сайчук. Генерал часто терял сознание. На третий или четвертый день он передал мне, что один из немецких солдат, в то время, когда он следовал на сборный пункт в качестве пленного, ударил его сзади русским штыком… В страшных мучениях при потере сознания скончался генерал Сайчук 1 сентября 1914 г. Находящийся у генерала Сайчук[а] орден Св. Георгия (получен в Русско-японскую войну) и обручальное кольцо были изъяты администрацией госпиталя» [189]. Стоит отметить, что подобные случаи жестокости по отношению к пленным со стороны германских солдат были отнюдь не единичными [190].

Измотанным многодневными боями русским офицерам и солдатам, попав в плен, приходилось преодолевать не менее изнурительный путь в лагеря. К примеру, после гибели XX армейского корпуса в Августовских лесах 58-летний генерал Чижов, будучи раненым, выдержал длительный пеший переход из Млынека до Сувалок в общей колонне пленных солдат и офицеров, проходивший в февральскую стужу [191]. Довольно подробно описывает тяжелый путь в плен русских генералов и офицеров из Новогеоргиевской крепости полковник Н. И. Липницкий, командовавший 475-м пехотным полком: «…Генералов и штаб- офицеров посадили на повозки, а обер-офицеры и солдаты должны были идти пешком. В 10 часов утра тронулись в путь, под сильным немецким конвоем по шоссе на город Вышгород. На следующий день в 4 часа утра 8 августа прибыли в город Вышгород, отстоящий от крепости Новогеоргиевск в 40 верстах. Поместили нас в сарае, где на гнилой, вонючей соломе провалялись до 9 часов утра, а затем погнали дальше к городу Ловичу. Шли день и ночь. Солдаты, в числе 3 тысяч человек, шли впереди, а офицеры ехали и шли за солдатами. Солдаты были буквально навьючены добром, награбленным в крепости. Сперва они шли бодро, но потом от тяжести награбленного начали приотставать, ложились на землю, но были поднимаемы немцами прикладами и штыками, и тех, кто не мог уже идти, прикалывали штыками или пристреливали. Таким образом, кое-как дотащились мы до г. Ловича в 6 часов утра 9 августа. В Ловиче нас, офицеров, привели в ресторан и дали нам немного поесть, а затем в 11 часов утра посадили на поезд генералов и полковников в вагоны 3 класса, а остальных офицеров и солдат в товарные вагоны. Утром 10 августа прибыли мы в город Калиш, где над нами была произведена дезинфекция и прививка оспы и тифа. Ночевали на вокзале 4 класса на столах и ничем нас не кормили. Затем, 12 августа, прибыли в Нейссе, и отвели нас на форт № 3. По прибытии на форт немцы сделали у нас самый подробный обыск и также отобрали все деньги. Разместили нас в казематах…» [192]