Федор Гущин - Пленные генералы Российской императорской армии 1914-1917 гг.

Попавшие в плен русские военачальники терроризировались немецкими властями, предъявлявшими им нелепые обвинения. Вот как описывает подобный случай генерал Мартос: «В газетах меня стали яростно травить, думаю, что по благосклонному указанно Людендорфа, а через 15–20 дней вызвали к следователю, который объявил мне, что я обвиняюсь: в обстреливании необоронявшихся населенных пунктов, в грабеже, в насилии над мирными жителями, и особенно над женщинами и детьми, и что за эти деяния мне угрожает смертная казнь. Через полгода, в марте или феврале 1915 г., мне было прочитано очень пространное постановление, суть которого заключалась в том, что по недоказанности обвинения я освобожден от суда» [205].

Условия содержания в плену, хотя и не могли идти ни в какое сравнения с происходившим в лагерях военнопленных в 1941–1945 гг., были все же чрезвычайно тяжелы [206]. Грубое и жестокое обращение с пленными, плохое питание приводили к весьма печальным результатам. Выше уже говорилось о смерти генерала Л. A. Фредерикса. Умерли, находясь в плену, А. Б. Преженцов (30 октября 1915 г.) [207], С. И. Федоров (24 марта 1916 г.), М. Д. Шрейдер (10 мая 1916 г.) [208]и В. В. Салтыков (17 декабря 1917 г.) [209]— люди еще совсем не старые, все моложе 60 лет. В январе 1917 г. генерал A. A. Брусилов, ходатайствуя о возвращении из плена генерала Л. B. Де Витта, писал, между прочим, следующее: «Крайне строгий и суровый режим, по словам вернувшейся из объезда германских лагерей военнопленных его жены [210], сестры милосердия, совершенно подточил его когда-то завидное, цветущее здоровье, и врачи предсказывают близкий конец, если жизненные условия не переменятся» [211]. По показаниям вернувшихся из плена, особенно тяжелый режим царил в лагере Ганновер-Мюнден. Попытки русских военачальников обратить на это внимание не увенчались успехом: рапорт старшего в лагере генерала с просьбой вызвать испанского консула комендант вернул без объяснения причин [212].

Особой нетерпимостью к пленным отличались «тыловые герои». Генерал Чеботарев, по воспоминаниям его сына, рассказывал, что «немецкие фронтовые офицеры вели себя вполне прилично. Командир германской дивизии прислал адъютанта, чтобы пригласить офицеров дивизии в свой штаб… немецкий генерал и его офицеры не садились за стол, пока не прибыли — с опозданием на несколько часов — русские офицеры… В немецком тылу, по рассказам отца, дела обстояли совсем не так. После короткого пребывания в Нейссе в Силезии отца перевели в похожий на тюрьму старый замок Меве в низовьях Вислы в Восточной Пруссии. Это было одно из тех полуштрафных мест содержания пленных, где немцы ввели особенно жестокий режим…» [213]Об издевательствах над пленными коменданта лагеря Гнаденфей подробно писал A. A. Успенский [214]. Как пишет О. С. Нагорная, «наиболее часто сообщество пленных офицеров было недовольно регулярными обысками, которые "действовали негативно и унижающе". В начале 1915 г. генерал Клюев, как старший офицер лагеря Кёнигштейн, обратился в комендатуру с просьбой об их отмене с учетом "корректного поведения" русских офицеров… В своей личной жалобе, генерал возмущался поведением проводившей обыск охраны, которая посмела на него кричать, а после отказа повиноваться прибегла к личному досмотру» [215].

С течением времени, особенно после Брусиловского прорыва, желание немцев осудить пленных русских военачальников за мнимые преступления сменилось уважением к ним, тяжелый режим содержания стал смягчаться. Очень подробный рассказ о содержании в плену высшего командного состава в период конца 1915 — начала 1917 г. оставил в своих воспоминаниях полковник Липницкий: «Поместили нас так: каждому генералу дали по комнате; полковникам на двоих-троих по комнате, причем старикам было оказано предпочтение, остальных разместили казарменным порядком по 20–30 человек в комнате. На каждого очень хорошая железная кровать с сеткой, чудный матрац, подушка пуховая и постельное белье, которое менялось раз в две недели обязательно. Нательное белье собственное, обязательно должно меняться один раз в неделю. Была кантина (лавочка), в которой было что угодно, начиная с сапог, белья и кончая деликатесами, и все по дешевой цене; давали в долг и затем удерживали каждый месяц из жалованья и собственных денег, бывших на хранении у немцев. Был очень хороший лазарет, в котором было два доктора, при них один русский из пленных; лечили очень добросовестно, лекарств даром не давали, а по рецепту доктора приносили лекарства из городской аптеки служители из лазарета. Один раз в неделю приезжал дантист, пломбировал и вставлял зубные протезы очень добросовестно и по очень дешевой цене. Кормили нас плохо, и мы чувствовали себя совсем неважно, пока не наладилась корреспонденция со своими. Начали получать посылки, и мы зажили как у Бога за пазухой. Появилось у нас очень много табаку, папирос, сахару, чаю, сала, колбас, сухарей, какао, шоколада, сгущенного молока, мясных консервов. Я получал от жены гречневую крупу, уже пожаренную, из которой получалась замечательно вкусная каша. Были, конечно, такие, которые из дому ничего не получали. Однажды во время обеда одним из офицеров сделано было предложение общему собранию, чтобы получающие посылки жертвовали в пользу неимущих офицеров, не получающих посылки и потому голодающих. Предложение было принято, и сейчас же был выбран комитет помощи, который тотчас же и приступил к своей обязанности. Обязательно один раз в неделю, то есть по субботам, ванна, и за этим немцы строго следили. Если кто-либо не мылся, то во время переклички было целое дознание. Все это прекрасно, но… при неисполнении приказа, то есть заведенного режима, виновные карались самым строгим образом: аресты, тюрьма и даже побои. Мы все были в военной форме, и при встрече с немецкими офицерами и солдатами они очень предупредительно отдавали нам честь. Жизнь в замке положительно тюремная; как я уже писал, замок окружен со всех сторон стеной в три сажени высотой (может быть, и больше), утыканной сверху гвоздями. Только со второго этажа можно было видеть окрестности; с восточной стороны, почти у самой стены, протекает река Висла, а с западной стороны — г. Меве; с севера и юга — поля и луга..» [216]

Некоторые детали рассказа Липницкого вполне подтверждаются официальными документами. Так, по предписанию Военного министерства Пруссии об «Основах содержания военнопленных офицеров и солдат в Германии» от 15 февраля 1915 г., генералы должны были размещаться в отдельных комнатах [217]. Однако источники противоречат друг другу в вопросе о размере жалованья, полагавшегося пленным генералам. Нагорная пишет, что в соответствии с Гаагской конвенцией и по результатам переговоров с русским правительством, для пленных русских генералов было установлено денежное содержание 1500 рублей в год, что в пересчете на немецкую валюту составляло 3409 марок. Из данной суммы военнопленные покрывали расходы на питание, а оставшиеся деньги выдавались им на руки [218]. По свидетельству же полковника Липницкого, жалованье генералов составляло 175 марок в месяц или 2100 марок в год, с вычетом около 50 марок за обед и ужин — 125 марок в месяц или 1500 марок в год [219].