Федор Гущин - Пленные генералы Российской императорской армии 1914-1917 гг.

Для попавших в плен против своей воли генералов сам факт пленения, естественно, был тяжелой моральной травмой. Первые впечатления от пленения и общения с победителями врезались в душу и оставляли в ней неизгладимый след. Очень подробно описал свои первые часы в неприятельском плену H. H. Мартос. Переживания его были тем более глубоки, что за неделю, предшествовавшую пленению, генерал Мартос успел познать вкус победы над немцами: войска его корпуса выиграли несколько боев, брали пленных, трофеи. «В Остероде, в маленькой грязной гостинице… меня предупредили, что я буду представлен Главнокомандующему ген[ералу] Гинденбургу. В столовую, куда меня провели сначала, вышел ген[ерал] Людендорф. Владея вполне русским языком, он, между прочим, мне сказал:

— Скажите, в чем заключалась стратегия вашего прославленного ген[ерала] Самсонова, когда он вторгался в Восточную Пруссию? — На это я ему ответил, что в стратегию эту я не посвящен и что я, как корпусный командир, решал только тактические задачи, следуя на фронте с другими корпусами.

— Да, но вы все разбиты и положили оружие и теперь граница русская открыта для нашего вторжения от Гродно до Варшавы. — На это я ему возразил: — Я был окружен превосходными силами, но предварительно имел значительный успех над вашими войсками, когда был в равных с вами силах. Я имел трофеи: полевые пушки, пулеметы, пленных штаб- и обер-офицеров и много солдат.

Видимо, Людендорфу это очень не понравилось: он сразу изменил выражение лица и манеру обращения.

— У вас есть деньги? — спросил он.

Я ответил, что при себе имею русские кредитные билеты.

— Ну, теперь эти деньги ничего не стоят.

В это время вошел Гинденбург. Он был со мной очень ласков, говорил на русском языке, но с акцентом и ошибками. Видя меня очень расстроенным, он долго держал мои руки, прося успокоиться.

— Я вам, как достойному противнику, возвращаю ваше «золотое оружие»; оно будет вам доставлено.

Откланиваясь, он прибавил:

— Желаю вам более счастливых дней в вашей жизни.

Я переночевал в этой же гостинице, где помещались эти два генерала, но у дверей моей комнаты был поставлен часовой. Утром 18/31 августа в отдельном вагоне 2 класса с большим конвоем, при офицере, меня повезли вовнутрь Германии в длительный и тяжелый плен. Оружие мне не вернули…» [193]

Правовые основы содержания военнопленных были установлены второй главой IV Гаагской конвенции 1907 г. «Об обычаях и законах сухопутной войны» [194]. Нечеткость правовых норм, а также различное отношение к ним враждующих сторон привели к многочисленным нарушениям их в ходе войны. К примеру, в России основные положения Гаагской конвенции были воспроизведены только 16 октября 1914 г., а большая часть текста конвенции и вовсе не была переведена на русский язык [195]. Военнопленные нередко становились объектом политических игр противоборствующих держав. Ухудшение положения пленных в лагерях одного из государств всегда имело следствием репрессии с противоположной стороны в отношении ее пленных. Так, создание особого карательного лагеря в Ганновере для привилегированных русских офицеров было следствием нечеловеческих условий содержания германских военнопленных при строительстве Мурманской железной дороги [196]. Осенью 1914 г. в ответ на известия о предполагающемся в Германии суде по сфабрикованному обвинению над генералом Мартосом российский Верховный Главнокомандующий грозил расстрелами австро-венгерских военнопленных.

Хорошо известно, что в Германии «было традиционно плохое отношение к русским военнопленным» [197]. Прискорбно, но одной из главных причин этого было специфическое и в целом негативное отношение российского правительства к своим согражданам, оказавшимся в плену. Прекрасной иллюстрацией этого может послужить письмо начальника штаба Верховного Главнокомандующего М. В. Алексеева председателю Совета министров И. Л. Горемыкину от 31 декабря 1915 г., в котором генерал выражал опасения по поводу масштабов развернувшейся в стране кампании помощи российским военнопленным в Германии и Австрии. Упоминая о «неуместной шумихе в газетах», Алексеев беспокоился: «…не будет ли общество говорить об этом (оказании помощи нашим пленным. — Ф.Г., С.Ж. ) более чем следует» [198]. Далее он писал: «…желательно, чтобы дело помощи творилось молча, как неизбежный акт милосердия к попавшим в плен, большинство которых подлежит суровому осуждению (курсив наш. — Ф.Г., С.Ж. ). Тогда в глазах пленных это будет знаком милосердия Государства во внимание к их голодному существованию, но не долг и обязанность Государства, а еще хуже — общества» [199]. Так относилось к своим пленным Верховное командование, всю летне-осеннюю кампанию 1915 г. гнавшее необученные и безоружные толпы, слабо представлявшие себе цели войны, на противника, в изобилии обладавшего боеприпасами и техникой! Вполне естественно, что при такой позиции власть предержащих вся организация помощи пленным сосредоточилась в общественных структурах, обладавших весьма ограниченными возможностями, особенно в плане воздействия на правительства держав противоположного лагеря. Более того, деятельность общественных организаций всячески замалчивалась российским правительством, чинившим им на каждом шагу препоны [200]. Безучастие государства к положению пленных проявилось и в проблеме питания, как правило, чрезвычайно плохого. Если судить по воспоминаниям, пленные русские офицеры и генералы могли не голодать только благодаря посылкам своих близких из России.

Лагеря для военнопленных в Германии нередко располагались в болотистой местности, в неприспособленных зданиях. Пленные российские генералы содержались, как правило, в немецких крепостях, переоборудованных с началом войны в офицерские лагеря. В Германии наиболее крупными лагерями военнопленных были Кёнигштейн на Эльбе, где содержались чины 2-й армии, захваченные в Восточной Пруссии в августе 1914 г., и Нейссе, куда был помещен бывший гарнизон Новогеоргиевска. Значительное число пленных генералов содержалось в лагерях для офицеров Бланкенбург, Бад Кольберг, Денгольм-Штральзунд, Оснабрюк, Меве [201]и Кюстрин (последние два считались штрафными). Взятые в плен австро-венграми были размещены в лагерях Лек (иначе — Леха) и Нейленгбах. Стоит отметить, что военачальники, попавшие в плен вместе, часто оказывались распределены по нескольким пунктам. Так, к сентябрю 1916 г. генералы, захваченные в Новогеоргиевске, содержались в шести различных лагерях [202]. Практиковались также переводы из одного места содержания в другое. Генерал H. H. Мартос, после кратковременного пребывания в лагере Бад Кольберг [203], был переведен в Бланкенбург под Берлином, а затем, уже после Февральской революции, когда предполагался обмен пленными из числа раненых и инвалидов, вместо отправки в Данию был заточен в крепость Кюстрин, где едва не погиб [204].