Федор Гущин - Пленные генералы Российской императорской армии 1914-1917 гг.

Ныне от него получен ответ, что он признает желательным возвратить подполковника Кислова, бывшего начальника штаба 48-й пехотной дивизии, если же он подлежит освобождению как инвалид, то бывшего командира 192-го пехотного Рымникского полка генерал-майора Петровского, в случае же несогласия на обмен последнего, капитана 190-го пехотного Очаковского полка Немчинова.

Прошу принять уверение в моем совершенном уважении и преданности.

Подписал покорный слуга П. Кондзеровский» [261].

В конце декабря 1916 г. генерал Аверьянов направил письмо на имя начальника штаба Верховного Главнокомандующего, в котором дал достаточно ясный и практически исчерпывающий анализ проблемы личного обмена военнопленными офицерами:

«В последнее время со стороны австрийского правительства довольно часто поступают предложения обменять того или иного нашего больного офицера, находящегося в плену в Австрии и признанного инвалидом, на подобного же больного пленного офицера австрийца.

По установленному в 1915 г. и применяемому ныне между нами, с одной стороны, и Германией и Австрией, с другой, соглашению, к числу полных инвалидов относятся лишь те военнопленные, наличие у коих увечий и тяжких болезней (строго установленных особым перечнем), безусловно, не позволит продолжать этим инвалидам, по возвращении на родину, не только строевую, но и канцелярскую службу.

Однако со временем выяснилось, что как в Германии и Австрии, так и у нас среди военнопленных находится значительное число таковых, кои, не будучи полными инвалидами, все же вследствие ранений или перенесенных тягостей походной службы являются настолько больными, что для восстановления их здоровья потребуется при обстановке мирного времени весьма продолжительный срок, почему можно предполагать, что они, во всяком случае, не смогут нести в нынешнюю войну строевую службу.

Принимая во внимание, что при крайне тяжелом положении наших пленных в Австрии, особенно в отношении условий питания, дальнейшее оставление в плену наших вышеупомянутых полуинвалидов явится для многих из них вопросом жизни; представлялось бы необходимым прийти им на помощь путем допуска более свободного, чем до сих пор, личного обмена на таковых же полуинвалидов австрийской армии, на что австрийское правительство охотно идет.

К тому же таковой личный обмен полуинвалидами явился бы для нас более выгодным, чем для Австрии, так как у нас числится 26 071 пленный офицерский чин австрийской армии, между тем как в Австрии наших офицерских чинов находится около 5000 человек (в мае месяце сего года австрийское правительство официально сообщило, что наших офицеров в плену 4244 человека).

Что же касается обмена с Германией, то, при малочисленности у нас германских пленных и большом числе наших пленных в Германии, подобный обмен полуинвалидами голова на голову представляется для нас невыгодным, тем более что, по имеющимся данным, в Германии не стесняются привлекать к несению службы внутри государства даже возвращающихся от нас ампутированных инвалидов (охрана пленных, дорог и тому подобное). По сему можно предполагать, что возвратившиеся германские полуинвалиды, немного оправившись, были бы использованы в Германии для военных нужд» [262].

В феврале 1917 г. последовало Высочайшее предуказание «о нежелательности личных обменов военнопленными с Германией». Сообщая об этом начальнику штаба Верховного Главнокомандующего, генерал-квартирмейстер ГУГШ генерал М. И. Занкевич, между прочим, писал: «…пленных германских генералов у нас вовсе нет, почему пришлось бы освободить (в случае обмена нашего генерала. — Ф.Г., С.Ж. ) двух или трех штаб-офицеров, каковых у нас всего 15 человек» [263]. Также ничем завершилось обсуждение вопроса обмена военнопленными с австро-венгерским правительством. Несмотря на, казалось бы, благоприятную ситуацию, вызволить кого-либо из томившихся в плену в Австрии наших генералов не удалось. Участие в этом Верховного командования армии ограничилось бесплодной перепиской.

Возвращение русских генералов из плена возобновилось уже после Февральской революции. В апреле 1917 г. был освобожден, как инвалид, генерал И. А. Хольмсен. Он был направлен в г. Драммен (Норвегия), где располагался лагерь освобожденных русских военнопленных офицеров [264]. Тогда же, будучи тяжело больными, вернулись в Россию генералы В. П. Прасалов и А. Х. Шульман, вскоре после этого скончавшиеся [265]. Только в ноябре 1917 г. был интернирован в Дании, как инвалид, 67-летний генерал-ополченец Д. И. Аврамов, в Россию он смог приехать лишь в июне 1918 г. [266]

Следующий этап возвращения русских военачальников на родину наступил уже при большевиках. Одним из первых было подписано Советской Россией и Германией соглашение от 25 января 1918 г. о первоочередности репатриации всех раненых и больных военнопленных без различия чина и служебного положения [267]. Однако это отнюдь не способствовало ускорению процесса возвращения пленных. «Советско-германские переговоры по порядку обмена пригодных к службе военнопленных затянулись вплоть до июня 1918 г., т. к. немецкая сторона пыталась всеми средствами удержать рабочую силу для нормального функционирования своей экономики в перспективе продолжения войны на западе. Несмотря на сопротивление советской делегации, в договор был вписан принцип обмена "один на один, чин на чин", что затягивало репатриацию русских военнопленных на неопределенный срок и лишало большевистское правительство инструмента давления на Германию» [268].

Основная масса генералов вернулись в Россию весной-осенью 1918 г. В мае 1918 г. в числе обмененных больных в Москву прибыл генерал А. Е. Беймелъбург [269], в июне — генералы Ф. П. Войцехович [270], Г. Г. Лилиенталь [271]. Только в начале августа 1918 г. прибыли в Россию в качестве инвалидов с военно-санитарным поездом № 44 генералы П. И. Булгаков, H. H. Мартос и М. Н. Римский-Корсаков [272]. Все они были помещены в 217-й сводный эвакуационный госпиталь в г. Мценске Орловской губернии. Также в 1918 г. вернулись в Советскую Россию генералы Л. Ф. Гартунг, С. П. Илинский, В. Б. Кольшмидт, А. М. Малиновский [273], Е. И. Мартынов и К. Я. Шемякин.

Произошедшая в России революция, слухи о расстрелах, наконец, принципиальное неприятие большевицкого режима заставили многих пленных генералов отказаться от намерения возвратиться на «обновленную» родину. К примеру, Г. С. Аксенов в декабре 1917 г. подал в адрес баварского Военного министерства прошение остаться в Германии по окончании войны. В своем прошении Аксенов писал, что «политические изменения в России произвели на него негативное впечатление. Он опасался, что на родине на него могли донести за ярко выраженные монархические настроения, поэтому возвращаться туда он не хотел ни при каких условиях» [274]. Документальным основанием для «невозвращения» стал германо-советский дополнительный договор от 3 марта 1918 г., установивший основополагающий принцип репатриации, согласно которому «военнопленные, с разрешения взявшей их в плен страны, могли по своему желанию остаться на ее территории или отправиться в любое другое государство» [275].