Сьюзан Винсент - Волосы. Иллюстрированная история

Спустя некоторое время после того, как я начала преподавать в университете, я сдалась. Мои волосы были слишком прямыми — они агрессивно настаивали на своем, не поддаваясь химическому воздействию. Завивка никогда не держалась продолжительное время, и я неохотно приняла тот факт, что мне не быть обладательницей пышной гривы. Увы, я родилась человеком с заурядными прямыми волосами. Но на тот момент они еще сохраняли длину и, будучи довольно тонкими и мягкими по структуре, к концу рабочего дня высвобождались из косы, хвоста или пучка, которые я обычно носила. Если пытаться описывать мой вид, боюсь, подойдет слово «всклокоченный». Но вот мне исполнилось тридцать, и здравого смысла чуть прибавилось, судя по тому, что я сделала короткую стрижку «боб» в духе Луизы Брукс. Наконец, нашлось что-то, в чем мои волосы были хороши. Они легко принимали форму, ложились, как полагается, и даже самопроизвольно подкручивались на концах. И все это было до того, как «боб» замелькал на каждом углу, вновь введенный в моду Викторией Бекхэм. Немного портят картину мои детские фотографии, на которых, оказывается, я уже с «бобом» (ил. 7.1б). Но тогда он мне не нравился; если сосредоточиться, я могу и сейчас ощутить холодок ножниц на шее и стрекот лезвий, подрезающих челку, — я закатывала глаза от напряжения, когда мне велели сидеть неподвижно.

Ил. 7.1 а и б. Часть личной истории волос автора: пышная перманентная завивка, ок. 1985; короткий «боб» в детстве, ок. 1969

Прошло много лет, и мои волосы теперь стали еще короче. Когда я смотрю в зеркало, я вижу, что снова стою перед выбором, поскольку седые волоски становятся все более многочисленными. На самом деле мне не сложно принять решение. Хотя я заигрывала с легкими бликами в свои тридцать, в пятьдесят лет я не хочу быть еще одной женщиной среднего возраста с изысканно окрашенными волосами. Мне нравится, как серебристые пряди отражают свет, и это довольно интересное приключение — наблюдать за постепенными изменениями. Иногда я даже воспринимаю это как возможность исследовать совершенно новую гамму цветов в одежде. Это моя персональная история волос, но у всех нас есть такая. На протяжении всей нашей жизни мы принимаем и меняем решения относительно нашей внешности. Действуя в рамках социальных норм, ограниченных средств и времени, в пределах наших индивидуальных желаний и природы самих волос, которые растут у нас на голове и теле, мы являем другим некий образ своей личности. Из этого сочетания реального и идеального формируется наш уникальный, но постоянно меняющийся внешний вид. Как эта книга ясно, я надеюсь, дала понять — это не новое явление. У каждого из нас есть своя история волос, так же как и у всех людей в мировой истории.

Некоторые могут утверждать, что волосы — это вещь второстепенная, нечто периферическое. Лишь косметическое дополнение как к более важным вопросам культурного самовыражения, так и к тому, какое место занимает в культуре человек. Однако волосы, наоборот, оказываются в центре и того и другого. Их связь с самостью наиболее ярко проявляется в ситуации утраты или насильственного лишения волос. Будь то жертвы институционального или личного насилия, те, кого принудительно обрили, воспринимают это как шокирующее нарушение личных границ, которое грубо нарушает существующую идентичность. Гораздо менее травматично, но тоже болезненно переживают потерю прежнего «я» те, кто теряет волосы из‐за болезни или в силу возраста.

Такое принудительное и недобровольное вмешательство проявляет то, что обычно скрыто: волосы очень важны для того, как мы понимаем себя. Другая истина, которую мы обычно забываем, состоит в том, что все, что делается с волосами, является культурным актом. Не существует «естественных» волос: будь то уход за волосами, удаление или даже отращивание — все взаимодействия с нашими волосами происходят в рамках более широкой культурной повестки. Однако зачастую абсолютно непоколебимая уверенность в том, что мы делаем, придает процессу ложную естественность, закрывая нам глаза на ряд вопросов и допущений, которые за ним стоят. Например, просто взявшись за флакон шампуня, мы сталкиваемся с представлениями о чистоте, которые настолько укоренились в нашем сознании, что трудно вспомнить, что они появились совсем недавно и почти наверняка изменятся в будущем. Они опираются на современную канализационную систему, установленные в каждом доме душевые, химическую промышленность и водно-энергетические ресурсы, которые мы только недавно начали воспринимать как должное. Без связей с Индией и этнических заимствований у нас не было бы даже названия мыльной субстанции и действия по ее нанесению на кожу головы. Оказывается, что вспенивая на волосах шампунь, мы неосознанно сталкиваемся с колониальным прошлым. Удаление волос на лице и теле у женщин является еще одной неисследованной практикой, бесконечное повторение которой создает иллюзию естественности там, где на самом деле имеет место лишь условная культурная привычка. Точно так же в разное время происходило с отращиванием мужских бород, или же удалением волос на лице, или даже бритьем головы и ношением париков. Культурные нормы невидимы для современников.

Тем не менее эти нормы и практики, касающиеся волос, простираются гораздо дальше, чем жизни отдельных людей, в которых они воплощены. Они показывают обществу его собственное отражение, придавая форму идеям и укрепляя убеждения: как быть чистым, например, как быть мужественным, как быть представителем элиты или масс. Но они также предоставляют средства, с помощью которых можно оспорить статус-кво и осуществлять перемены. Длина волос оказалась особенно подходящей для этой диверсионной роли, и в определенные периоды истории она использовалась для выражения протеста или проведения социальных преобразований. Оказывается, политика внешности так же важна, как и любой другой вид политики, и ее нельзя отделить от более традиционного понимания функционирования власти.

Поэтому то, что общество делает со своими волосами, вовсе не пустяк. Это не досужие размышления об историческом прошлом, каждая подробность столь же значима, как и вопросы более очевидной важности. Еще одна идея, которую призвана была проиллюстрировать эта книга: наши конкретные привычки в отношении волос имеют долгую историю. Безусловно, произошли огромные изменения — разрывы в общей картине преемственности — но многое из того, что мы делаем, имеет узнаваемые прецеденты в прошлом. Как и прежде, мы стрижем, красим и завиваем волосы, а благодаря викторианцам мы еще и расчесываем их. У нас на вооружении может быть множество новых химических технологий, но расчески и пинцеты, которыми мы ежедневно пользуемся до сих пор, практически не меняются уже тысячи лет. Более того, наши реакции на процесс ухода, похоже, уходят корнями в глубокое эволюционное прошлое. Требуя доверия и минимальной физической дистанции, а также доставляя удовольствие, эта деятельность всегда была интимной. Вероятно, из‐за этого стереотипы в отношении осуществляющих ее профессионалов (в особенности мужчин) по сути все те же и через сотни лет.