Михаил Барг - Великая английская революция в портретах ее деятелей

Во-первых, они были основательно разгромлены во второй гражданской войне, и, во-вторых, как бы они ни относились к парламенту, но получить короля из рук иноземного завоевателя даже они не согласились. Естественно, что в битве при Вустере шотландцы были разбиты наголову, почти никому не удалось избежать плена или смерти. Карл II едва спасся бегством. Вустер был концом независимости Шотландии, ее парламент был распущен, таможенные барьеры уничтожены, на нее распространили английскую правовую и налоговую систему. И хотя победители не предпринимали здесь сколько-нибудь массовых земельных конфискаций и воздерживались от жестокостей, недавно творимых ими в Ирландии, индепендентская Республика и здесь выступала в роли угнетательницы малой народности.

17 сентября 1651 г. Кромвель вернулся в столицу, устроившую ему небывало торжественную встречу. Слава его находилась теперь в зените и гремела далеко за пределами Англии. Парламент осыпал его дарами: вдобавок к ранее переданному ему дворцу Уайтхолл ему предоставили летний дворец короля Гемптон-Корт. Его снова наградили годовым доходом в 4 тыс. ф. ст.

Победоносный меч Кромвеля, казалось, окончательно укрепил индепендентскую Республику. Опасность роялистской интервенции была ликвидирована. Военное искусство генерала, продемонстрированное при Денбаре и Вустере, укрепило ее международный престиж. В 1650 г. Республику официально признала Испания, через два года ее примеру последовала Франция, ей подчинились заморские колонии Виргиния и Мэриленд, а также Вест-Индские острова.

Однако в той же мере, в какой Республика укрепилась внешнеполитически, она ослабляла себя изнутри. И главная тому причина — внутриполитический курс, диктовавшийся целиком и полностью классовым эгоизмом имущих. Прежде всего она полностью пренебрегла интересами крестьянства, т. е. класса, которому она, больше чем кому бы то ни было, обязана была своим существованием. Копигольдеры не были освобождены от власти лендлордов. Их повинности, их подсудность, их бесправие — все эти атрибуты «старого режима» были оставлены нетронутыми. В вопросе об общинных землях Республика встала на защиту огораживателей, причем еще более беззастенчиво, чем уничтоженная ею королевская власть.

Ярким проявлением этой политики было жестокое подавление колоний безземельных бедняков, так называемых диггеров («копателей»), возникших на пустошах в ряде графств (с целью их возделывания). Отказывая пауперам в возможности кормиться трудом своих рук, Республика дала волю «благородным» грабителям общинных земель. Распродажа земель делинквентов, санкционированная актами Республики 1651–1652 гг., осуществлялась на условиях, практически исключавших их парцеллирование с целью уменьшения земельного голода в деревне (требование выплаты стоимости участка в течение нескольких недель открывало возможность неслыханного обогащения клики спекулянтов — членов парламента, парламентских кредиторов и армейской верхушки [97] Полковник Оккей приобрел два владения; генерал-лейтенант Ламберт — владения в графстве Серри, полковник Уолли — два манора в графстве Норфолк, полковник Прайд — парк в Серри, сэр Нортон — манор Ричмонд с парком и т. д. ). Республика ничего не сделала ни для борьбы с массовой безработицей и дороговизной, обрекавшими на жизнь впроголодь низы города и деревни, ни для облегчения налогового бремени, ни для отмены вызывавшей всеобщее возмущение церковной десятины, ни для реформы унаследованного права.

Классовый эгоизм властителей Республики был настолько вызывающим, что даже Кромвель счел нужным закончить реляцию в парламент о победе при Денбаре призывом: «Отрешитесь от себя и пользуйтесь властью для обуздания гордых и наглых. Облегчите угнетенным их тяготы, прислушайтесь к стонам бедных узников в Англии, позаботьтесь об устранении злоупотреблений во всех профессиях. Не к лицу Республике, если для обогащения немногих разоряются многие».

Не будем верить в искренность генерала по отношению к страждущим. Как показало близкое будущее, в этих словах заключалась политика. Однако суть политики «охвостья» он вскрыл достаточно образно — только с обратным знаком: к чему генерал призывал, тем парламент полностью пренебрегал. Наконец, не установилась в индепендентской Республике и ожидавшаяся свобода совести. В особенности преследовались радикальные секты — милленарии, рантеры, фамилисты, анабаптисты, рассматривавшиеся как источник мятежа, имевшего целью установление «общности имущества».

Когда наконец стало очевидным, что, с одной стороны, «охвостье» Долгого парламента выродилось в кучку обнаглевших дельцов, пользовавшихся своим положением лишь для округления своих состояний, а с другой — что растущим недовольством и брожением в низах готовы воспользоваться притаившиеся роялисты, Кромвель, в какой уже раз, переходит в «оппозицию». В августе 1651 г. офицерский Совет подает петицию в парламент, в которой помимо требований о выплате армии задолженности значилось проведение реформы права, уничтожение церковной десятины (требование о назначении даты своего «самороспуска» и новых выборов было по настоянию Кромвеля опущено). Но как он впоследствии признал, он пользовался всяким удобным случаем, чтобы напомнить «охвостью» о необходимости положить предел своей власти. Только под большим нажимом оно назначило срок своего роспуска — ноябрь 1654 г. Однако в проекте «избирательного закона» предусматривалось, что члены Долгого парламента не подлежат переизбранию, а должны автоматически войти в состав не только нового парламента, но и всех других будущих парламентов; это — во-первых . И во-вторых, что только «охвостью» принадлежит право впредь устанавливать «законность» избрания того или иного члена парламента.

Кромвель добивался изменения этого проекта. Когда же лидеры парламента убедились в том, что армейская верхушка никогда не согласится на подобный закон, они решили провести его за ее спиной. Заверив Кромвеля, что пока не будут принимать никакого решения по этому вопросу, они на следующий день, воспользовавшись его отсутствием в палате, в спешном порядке принялись обсуждать законопроект, с тем чтобы сделать его законом. Узнав о таком вероломстве парламента, Кромвель пришел в бешенство. В чем был (в домашнем черном кафтане и серых чулках), он отправился в парламент, не забыв захватить с собой несколько десятков мушкетеров. Он вошел туда, сел рядом с Гаррисоном. О том, что было дальше, красочно повествует Ледлоу в своих мемуарах: «Кромвель… сказал ему, что надо распустить парламент и что нужно это сделать сейчас. Гаррисон возразил, что дело это большое и трудное и что нужно хорошенько его обсудить. „Вы правы“, — ответил генерал и еще около четверти часа сидел молча. Затем, когда был поставлен вопрос об утверждении законопроекта, Кромвель шепнул ему: „Теперь пора, я должен это сделать“ — и, внезапно встав с места, произнес речь». О ее содержании дает представление тот же мемуарист: «Он осыпал парламент самыми грубыми упреками, обвиняя его членов в том, что они не пожелали сделать что-либо для общественного блага, отстаивают корыстные интересы пресвитериан и юристов, являющихся пособниками тирании и угнетения; обвиняя их в намерении навсегда сохранить за собой власть…