Михаил Барг - Великая английская революция в портретах ее деятелей

После этого он сказал, что господь отрекся от них и избрал своим орудием других людей, более достойных, чтобы свершить его дело. Он говорил с такой страстью и воодушевлением, словно обезумел. Сэр Питер Уэнтворт встал с места, чтобы ответить ему, и сказал, что он впервые слышит такие неподобающие для парламента речи и что это тем более ужасно, что их произносит слуга парламента…

Пока он говорил, генерал вышел на середину зала и, продолжая свою бессвязную речь, крикнул: „Довольно, довольно, я положу конец вашей болтовне“. Затем, расхаживая по залу вперед и назад, как сумасшедший, и топая ногами, он воскликнул: „Вы полагаете, что это не парламентский язык, я согласен с вами, но вы и не можете ожидать от меня иного языка. Вы не парламент, я говорю вам, что вы не парламент, я положу конец вашим заседаниям“, — и, обратившись к Гаррисону, он приказал: „Позовите их сюда“. После этого подполковник Уортли вошел в зал с двумя шеренгами мушкетеров. Когда сэр Генри Вэн заметил это, он громко крикнул с места: „Это не честно, это противно морали и общепринятой нравственности!“ Тогда Кромвель обрушился на него: „Ах, сэр Генри Вэн, сэр Генри Вэн! Боже, избави меня от сэра Генри Вэна“. Затем, не называя имен, но указывая пальцем так, чтобы легко можно было догадаться, о ком речь идет, Кромвель обвинял одного в пьянстве, другого — во взяточничестве, третьего — в безнравственности. Спикер отказался покинуть свое место, „пока его не принудят к этому силой“. Кромвель крикнул: „Уведите его!“ „Сэр, — сказал подошедший к нему Гаррисон, — я помогу вам“. Спикер взял его за руку и сошел с места. После этого Кромвель приказал очистить палату от всех членов. „Вы вынудили меня на это, — сказал он им вдогонку, — ибо я день и ночь молил господа, чтобы он лучше убил меня, чем заставил сделать это“. Кромвель подошел к секретарю и, выхватив у него заготовленный акт о роспуске палаты, сунул его себе под шляпу. Ему в глаза бросилась лежавшая на столе булава — символ власти спикера. „Что нам делать с этой безделушкой? Унесите ее прочь!“» Когда все было закончено, Кромвель приказал запереть двери и отправился домой. Это произошло 20 апреля 1652 г.

Вечером того же дня судьбу парламента разделил и избранный им Государственный совет. Напрасно его председатель Бредшоу — судья, объявивший Карлу I смертный приговор, — пугал Кромвеля «опасными последствиями», когда о содеянном узнает страна. Между тем эта весть была встречена в народе с большим удовлетворением, как доносил домой венецианский посол: «Ни одна собака даже не тявкнула». Такими словами подтвердил и Кромвель это сообщение. На время Кромвель снова стал наиболее популярным человеком в стране. Приверженцы радикальных сект снова понадеялись, что он избавит народ от «египетского рабства». Даже «истинный уравнитель» Джерард Уинстенли посвятил ему свою коммунистическую утопию «Закон свободы», вручив ему ее судьбу. «Сам английский народ в лице Кромвеля разогнал Долгий парламент» — так впоследствии оценил события этого дня К. Маркс. В этот день Кромвель в последний раз проявил выдающиеся качества революционера.

Однако было бы ошибочным предполагать, что Кромвель разогнал «охвостье» Долгого парламента по причине его полного безразличия к нуждам и ожиданиям народа, вопреки тому, что офицеры, в особенности после Вустера, убеждали его в необходимости проведения предлагаемых ими «мер» для «общего блага» народа. О характере этих мер Кромвель, как мы помним, в более чем общих словах указывал парламенту в реляции, сообщавшей о победе при Денбаре.

В действительности дело было в другом: члены «охвостья» больше не скрывали намерения увековечить свою власть, которая даже в глазах грандов, не говоря уже о народных низах, полностью потеряла всякое моральное оправдание. Продолжение этой власти грозило неизбежными взрывами массового недовольства.

Но кто же эти люди, которых Кромвель при разгоне «охвостья» назвал «более достойными» осуществить «дело божье»? Ему было очевидно, что искать этих людей путем «свободных выборов» в новый парламент в условиях, когда существовала реальная угроза того, что роялисты и пресвитериане, воспользовавшись растущим недовольством масс политикой Республики, добьются в нем большинства в парламенте, было предприятием более чем рискованным. Тогда оставалось очень узкое поле для маневрирования. Оно простиралось между двумя «партиями», существовавшими в Военном совете по вопросам политического устройства страны. Ламберт отстаивал план временного управления страной узким Государственным советом, созданным армией; Гаррисон, приверженец радикальной секты милленариев («людей пятой монархии»), мечтал об установлении «правления святых». Ни один из этих проектов не был приемлем для Кромвеля, поскольку он не включал хотя бы видимости парламента, этого символа «народного» волеизъявления. Но как отобрать этих людей и сколько их должно быть? На офицерском Совете было решено созвать в качестве членов парламента «божьих людей», т. е. представителей известных своим пуританским рвением церковных общин. В июле 1653 г. 140 человек, отобранных офицерским Советом из кандидатов, названных церковными конгрегациями по графствам (фактически получилось то, что большинство избранных были названы самим офицерским Советом), съехались в Лондон.

Собрание «святых», вскоре ставшее известным как «Малый (или Бербонский) [98] Своим названием этот парламент обязан фамильному прозвищу одного из его членов, Вачеволе (лат.) (имя не сохранилось), — лондонского торговца, подвизавшегося в качестве баптистского проповедника. парламент», было столь же внутренне неоднородным, как и армия, в недрах которой оно было укомплектовано. Неудивительно, что оно очень скоро оказалось неприемлемым для офицерской верхушки, и прежде всего потому, что тон в нем задавали «опасные религиозные энтузиасты» — «фанатики», как вскоре стали называть оказавшихся в нем сторонников радикальных реформ. В действительности не они составляли большинство этого собрания: 115 человек из 140 являлись мировыми судьями, а 55 оказались впоследствии членами ранее функционировавших парламентов. Иными словами, речь в этих случаях идет о сельских джентльменах довольно «охранительного» склада мыслей. И хотя радикально настроенное ядро составляло в нем меньшинство (около 40–60 членов этого собрания), оно вселяло страх в грандов непредсказуемостью планов и действий.

Хроника «Малого парламента» должна привлечь наше внимание хотя бы потому, что она предоставила нам неповторимый случай воочию убедиться в том, что скрывалось за призывом Кромвеля и офицеров к «охвостью» осуществить меры на «благо народа». 4 июля 1653 г. Кромвель обратился к собранию «святых» с длинной, близкой к фразеологии милленариев речью: «Поистине, вы призваны господом управлять с ним и за него»; «Признаюсь, я никогда не надеялся увидеть день, подобный сегодняшнему»; «Почему мы должны страшиться сказать или помыслить, что этот путь может стать началом вещей, обещанных господом, о которых пророчествовали, ожиданием которых были полны сердца его народа»; «Мы находимся у порога, и поэтому нам следует поднять наши головы… вы находитесь на грани обещаний и пророчеств».