Юрий Алексеев - Освобождение Руси от ордынского ига

После включения Новгородской земли в состав Русского государства и победы на Угре существование независимого Тверского великого княжества все в большей степени становится историческим нонсенсом, неудобным и опасным анахронизмом. В условиях полной перестройки политической структуры Русской земли, превращения ее в единое государство для самостоятельной Твери, колеблющейся между Москвой и Литвой, не остается места. В этих условиях перед руководящими кругами Тверского великого княжества возникает альтернатива: или добровольно согласиться на включение своей земли в политическую систему Русского государства (как это сделали Господин Псков, Рязань и большинство удельных князей), или по примеру Великого Новгорода оказать решительное сопротивление, отстаивая свою независимость. При этом следует иметь в виду, что, не располагая мощными материальными ресурсами (в отличие от Новгородской республики), тверские правящие круги в борьбе против Москвы могли рассчитывать прежде всего не на свои собственные силы, а всецело на военно-политическую поддержку Литвы. Тем самым московско-тверские отношения в 80-х гг. приобрели не только внутри-, но и внешнеполитический аспект, становясь фактором международного значения.

Несмотря на проникновение в Тверскую землю московских военно-служилых отношений, в начале 80-х гг. формальная самостоятельность великого княжения сохранялась. Независимый от Москвы тверской летописец фиксирует события внутренней жизни этого княжества. Важным событием зимы 1483 г. была миссия в Тверь П.Г. Заболотского «с радостью» — с сообщением о браке Ивана Молодого. Московский посол привез подарки великому князю Михаилу, его матери и жене — мехи вина, убрусцы «жемчугом сажены». Со стороны великого князя всея Руси это посольство — акт вежливости по отношению к своему тверскому «брату». Москва продолжает формально признавать Тверское великое княжение. 7 февраля 1483 г. летописец отмечает, что «преставися княгиня великая София… а была за великим князем Михаилом Борисовичем 7 лет». [732] Кончина великой княгини, дочери киевского князя Семена Олельковича, ставила на очередь вопрос о новом браке тверского великого князя — вопрос, имеющий для всякого феодального княжества весьма важное политическое значение. В том же году великий князь тверской в сопровождении матери посещает Кашин — один из важнейших городов своей земли. [733] Механизм феодального властвования продолжает функционировать. В марте того же года летописец сообщает о большом пожаре в Твери: «…дворов згорело да келей с сорок». [734] Столица Тверской земли жила обычной жизнью русского средневекового города, для которого пожар — частое и грозное событие.

Осенью 1483 г. тверской летописец зафиксировал факт рождения сына Ивана Молодого и Елены Волошской, хотя и не привел точной даты («о Дмитриеве дни», [735] т. е. около 26 октября, фактически — 10 октября). Московское правительство, видимо, на этот раз не послало в Тверь официальную миссию (или летописец не получил об этом информации).

Непосредственно после этого известия летописец помещает сообщение: «Приездил во Тверь с поклоном Володимер Елизарьев сын». Что означает этот приезд «с поклоном» Владимира Гусева, одного из служилых людей великого князя московского? На этот вопрос возможны два альтернативных ответа: 1) Владимир Гусев был прислан в Тверь с официальной миссией, может быть, с сообщением о рождении внука великого князя всея Руси; 2) он приехал в Тверь по своей инициативе.

В пользу первого варианта говорит факт помещения известия о приезде Гусева сразу после сообщения о рождении князя Дмитрия, как бы в одном контексте с этим сообщением. Однако непонятно, почему Гусев, если он официальный московский посол, приехал в Тверь «с поклоном». Его предшественник, П.Г. Заболотский, приезжал в январе 1483 г. по аналогичному поводу «с радостью». Еще более загадочна реакция Михаила Тверского на приезд московского посла: он не только «поклона не приял» и выслал Гусева «вон из избы», но «и к матери ему ити не веле, к великой княгини Настасии». [736] Владимир Гусев, таким образом, был поставлен в положение persona non grata. Трудно себе представить, чтобы такому позору и унижению мог подвергнуться официальный московский посол — это было бы равносильно полному разрыву с Москвой. Ввиду этого первая версия объяснения приезда Гусева должна быть отвергнута. [737]

Вторая версия означает, что Гусев приехал в Тверь именно «с поклоном» — с челобитьем, возможно, с предложением феодальной коммендации, вступления в службу. Такой акт не противоречил букве и духу московско-тверских докончаний и всему феодальному праву, предусматривавшему вольную службу вольных слуг. Как мы видели, тверские бояре широко пользовались этим правом, переходя из Твери на службу великому князю московскому. Если принять эту версию в отношении Гусева, то поведение Михаила Тверского становится более понятным. Не желая, очевидно, портить отношений со своим могущественным «братом», он не хочет принять в свою службу его служилого человека. Этим и можно объяснить суровый прием, оказанный Гусеву и тщательно подчеркнутый официозным тверским летописцем. [738]

Желание сохранить мир с Москвой едва ли было искренним. Во всяком случае оно не подкреплялось реальной политикой тверских властей. Так, к зиме 1484/85 г. в Москве узнали, что Михаил Тверской принял решение жениться «у короля» и что он заключил новый договор с Казимиром («целова ему»). [739] Это было прямым нарушением существовавших московско-тверских соглашений и стиля отношений, сложившихся к началу 80-х гг., и означало фактически крутой поворот в тверской политике — возрождение традиционной ориентации на Литву. Это было испытанным ходом. Именно союз с Литвой на протяжении многих десятилетий обеспечивал Твери возможность сохранять независимость перед лицом растущего московского могущества. Однако создание единого государства привело к глубоким качественным сдвигам во всей системе политических отношений Русской земли. В этих новых условиях ориентация на Литву с неизбежностью вела к разрыву уже не с Москвой, а со всем Русским государством.

Узнав о повороте в тверской политике, «разверже мир князь великий с тверским великим князем Михаилом Борисовичем… и сложи целование». [740] Московское правительство «посла рать порубежную» и начало войну.

Согласно Псковской II летописи, зимой 1484/85 г. «князь великии… разгневася на князя тферского Михаила Борисовича, что начат дружбу держати с литовским королем Андреем и съветы с ним творити о всем и испроси в короля за себе внуку, и того ради князь великии посла на него воеводы свои с множеством вои». Московские войска «плениша всю землю их и взяша 2 города и сожгоша». [741] К такому обороту событий тверское руководство было, видимо, не готово: оно не ожидало столь быстрой и резкой реакции. Как показывал опыт Новгорода в 1471-м и последующих годах, на реальную военную помощь со стороны Литвы было трудно рассчитывать: Казимир не хотел большой войны с Русским государством. Бороться со всей Русью, опираясь только на собственные силы, нечего было и думать. Все это заставило тверские верхи пойти на капитуляцию. «Князь великий Михаил Борисович… присла владыку (к великому князю всея Руси. — Ю.А. ) и доби ему челом на всей воле его». [742] В летописном изложении эта «воля» московского правительства выглядела так. Во-первых, великий князь тверской признает себя отныне не братом, а младшим братом великого князя всея Руси. Во-вторых, спорные порубежные земли отходят к Москве. В-третьих, возобновляется московско-тверской союз под главенством Москвы («куды поидеть князь великий ратью, и ему с ним же итти за один»). [743]