Андрей Беляков - Чингисиды в России XV–XVII веков: просопографическое исследование

Приведенные данные позволяют нам сделать некоторые выводы. Для служилых царей и царевичей, продолжавших исповедовать ислам, было достаточно сложно найти себе партнера для брака. В первую очередь это происходило из-за ограниченного выбора. Невесту или жениха, за редким исключением, можно было найти только в проживающих в России семьях служилых Чингисидов, знатных ногайских, крымских, позднее — сибирских мирз, а также сеидов. Ногаи сразу заняли в этом вопросе особый статус. Постоянно прибывающая ногайская знать занимала видное положение на новой родине [653]. Особенно в XVI в., когда крещеные князья Шейдяковы неоднократно назначались полковыми воеводами и наместниками [654]. К тому же ногайские мирзы издавна являлись привычными брачными партнерами. Для заключения брака обязательно требовалось разрешение царя. Иногда в Москве сами подбирали нужных кандидатов. При этом зачастую разрешение на брак рассматривалось как особое пожалование московского царя. Начиная с XVI в., Москва ясно осознает возможности правила левирата в брачной политике и активно применяет его. Можно предположить, что для всего XVI и начала XVII вв. для части Чингисидов почти обязательным было требование иметь среди жен дочерей сеидов, потомков пророка Мухаммеда.

Помимо упомянутых случаев, можно отметить жену царевича Тохтамыша, двоюродного брата Шах-Али б. Шейх-Аулиара, дочь некоего сеида, с которой он развелся в 1560 г. [655]В мусульманском мире всегда особо почитали потомков пророка. Сеиды (сайиды) — потомки четвертого праведного халифа Али, женатого на Фатиме, дочери пророка Мухаммеда. Чингисиды также признавали сеидов первенствующим родом уже в XIV в. В сознании мусульман они часто отождествлялись со святыми и считались главными носителями религиозных канонов. Все дети от браков представителей иных родов с дочерьми сеидов приобретали права сеидов. Поэтому они с неохотой выдавали своих дочерей за людей из другого слоя. Возможно, в России XVI — начала XVII вв. сеиды являлись главами некоторых корпораций служилых татар. По крайней мере, это прослеживается в Касимове [656]. В Казани в периоды междуцарствий вся полнота власти принадлежала старшему сеиду.

Также было престижно женится на дочерях Чингисидов. Родство по женской линии с «золотым родом» давало почетный титул гурган — «зять ханского рода», хотя они и их потомство не могли претендовать на наследие Чингисхана. В Средней Азии титул гурган стал особенно известным с тех пор, как его принял эмир Тимур. Данному примеру последовали и многие его потомки (Мираншах, Шахрух, Улугбек и др.) [657]. Неизвестно, насколько в Москве были информированы об этом. Думается, часть служащих Посольского приказа, специализирующихся на восточном направлении, скорее всего, владела данной информацией. Это может быть интересно при рассмотрении браков крещеных Чингисидов.

Также бросается в глаза тот факт, что Кучумовичи на протяжении долгого времени предпочитали искать брачных партнеров в своем ближайшем окружении, как правило, это были дети пленных сибирских Шибанидов либо дети их имелдешей и аталыков. Данное наблюдение позволяет нам с достаточно большой вероятностью предположить происхождение тех или иных мужей и жен Чингисидов в случаях, когда не имеется документов.

Браки крещеных служилых Чингисидов имели свои особенности. Дело в том, что в жены или мужья они могли брать представителей знатнейших московских родов и даже родниться с царем (великим князем). Это, вч: вою очередь, оказывало определенное влияние на статус, прежде всего местнический, той или иной семьи. Но подобное практиковалось не изначально, к тому же претерпевало некоторые изменения.

Первый брак в рассматриваемом периоде зафиксирован в 1506 г. 25 января великий князь Василий III выдал свою сестру, княжну Евдокию, за казанского царевича Петра Ибрагимовича (Худайкул б. Ибрагим). А.Л. Юрганов ошибочно называет ее племянницей Василия III [658]. Венчал их архимандрит Спасского монастыря Афанасий в Успенском соборе Московского Кремля [659]. А.А. Зимин предположил, что бездетный великий князь Василий Иванович рассматривал своего зятя до рождения Ивана (Грозного) как своего наследника. Тем самым он занял несравненно более высокое положение, нежели остальные подданные московского князя. После смерти Петра некоторое время как наследник рассматривался его зять князь Федор Михайлович Мстиславский [660]. Данный брак имел наибольшее влияние на последующие события.

А.О. Амелькин предположил, что этот брак имел непосредственную связь с историей русско-казанских отношений 1505 г. В этом году казанский хан Мухаммед-Эмин б. Ибрагим резко поменял свою прорусскую позицию и устроил русский погром в Казани в день открытия ежегодной ярмарки (24 июня), а также арестовал московского посла Михаила Кляпика. «Было много людей изо всех городов Московского государства, а такова крестьянская кровь не бывала как и Казань стала» [661]. Этому предшествовала грамота к Ивану III, в которой хан писал: «Аз есми целовал роту за великого князя Дмитрея Ивановича, за внука великого князя, братство и любовь имети до дни живота нашего, и не хочю бытии за великим князем Васильем Ивановичем… А яз… не рек ся бытии за великим князем Васильем Ивановичем, ни роты есьми не пил, ни бытии с ним не хочу».

По мнению исследователя, именно это событие послужило первоосновой для складывания песни об Авдотье Рязаночке. При этом в одном из многочисленных прототипов собирательного образа народной героини он видит и княгиню Евдокию Ивановну, супругу Петра Ибрагимовича, претендента на казанский престол. Именно его, а не касимовского царевича, А.О. Амелькин отмечает в ответном походе на Казань [662]. Здесь нужно отметить, что факт крещения и брака можно интерпретировать по-иному — как определенный жест доброй воли по отношению к Казани. Мухаммед-Эмину показали, что Москва готова на компромисс. Из спора за казанский престол вывели одного из реальных претендентов, крещеного царевича Петра, к тому же благодаря браку Петра-Худайкула на Евдокии, Василий III породнился с казанскими Чингисидами.

В первой половине XVI в. крещеный казанский царевич Федор Меликдаирович (Молейгдарович, Даирович) женился на Евдокии Долголяцкой, дочери некой Анны (Воротынской?) [663]. Источники больше не упоминают фамилию Долголяцкие (Долголядский). Быть может, это — по каким-то причинам искаженное «Ляцкая»? Тогда это могла быть только дочь Ивана Васильевича Ляцкого. Но данные построения слишком зыбки.

Во вкладной книге Троице-Сергиева монастыря упоминается вклад некой княгини Евдокии по своему покойному мужу, князю Федору Царевичеву, и вклад Ивана Грозного по княгине. Скорее всего, это все те же Федор Меликдаирович и Евдокия Долголяцкая [664]. Версия с Ляцкими-Захарьиными имеет все же уязвимое место. Дело в том, что Иван Грозный давал крупные вклады в те или иные монастыри на помин души представителей выезжей знати, не имевшей в России родственников. Но Захарьины являлись достаточно сильным, разветвленным родом. По другой версии, Долголяцкий — только прозвище по названию села в Волоколамском уезде, а его жена была дочерью князя Петра Дмитриевича Ростовского и княгини Анны Борисовны, дочери князя Бориса Васильевича Волоцкого, родного брата Ивана III, и Ульяны Михайловны (Холмской). Место захоронения царевича (малый алтарь Успенского собора Иосифо-Волоцкого монастыря) подтверждает данное предположение. Здесь же похоронены удельный князь Федор Васильевич Волоцкий и князь Иоанн Рузский [665].