Николай Пашкин - Византия в европейской политике первой половины XV в (1402–1438)

И. Галлер, историк конца XIX — начала XX в. и один из авторов многотомного издания «Concilium Basiliense», утверждал, что французское представительство в Базеле и сам французский король, прикрываясь унией с греками, прямо намеревались вместе с собором переместить в Авиньон римскую курию [359] Cм.: Haller J. Op. cit. S. 148–149. , т. е. повторить эксперимент с авиньонским пленением. Такого же мнения был и его современник Г. Бекман, которому принадлежит одна из работ об императоре Сигизмунде. Бекман шел еще дальше, заявляя, что вслед за курией французы собирались отнять у германской нации права на императорскую корону [360] См.: Bekmann G. Op. cit. S. 103–104. . Речь не идет о том, что эти точки зрения абсолютно несостоятельны, так как даже для последнего утверждения, кажущегося слишком крайним, находятся косвенные обоснования. В дальнейшем еще будет возможность показать это. Тем не менее подобный взгляд на проблему представляется весьма прямолинейным. В новейшей историографии он был существенно скорректирован. Это нашло свое отражение в фундаментальном исследовании Г. Мюллера «Франция, французы и Базельский собор» (1990) [361] См.: Müller Н. Die Franzosen, Frankreich und das Basler Konzil (1431–1449). Paderborn, 1990. Bd. 1–2. . Проанализировав факты, автор призвал более взвешенно оценивать намерения французов в связи с подготовкой греколатинского собора и прежде всего проводить грань между позицией какой-то фракции Базельского собора и политикой французского короля. Действия последнего могут показаться непоследовательными. Сначала Карл VII порекомендовал созвать вселенский собор в Италии, а затем признал итоги голосования в пользу Авиньона.

Эта непоследовательность была вызвана политическими интересами французской короны. Первоначальный жест короля, демонстративно сделанный в сторону папы, имел свои причины. Как раз в тот момент в Европе решался вопрос о замещении неаполитанского престола. После смерти королевы Джованны II в 1435 г. на освободившийся трон в Неаполе выдвинули свои притязания два возможных кандидата — арагонский король Альфонс V и Рене Анжуйский (герцог Прованса). В продвижении последнего был особенно заинтересован французский двор. Между тем в качестве ленного арбитра выступал папа, которому принадлежало право инвеституры. Ситуация осложнялась тем, что Рене Анжуйский в это время находился в бургундском плену. Велись переговоры о его освобождении, которое состоялось в феврале 1437 г. Таким образом, французский король был заинтересован в установлении дружественных отношений с папой к выгоде своего протеже. Этим и объясняется его шаг в ноябре 1436 г., когда он заявил о необходимости созвать вселенский собор исключительно в Италии. Папа тогда с благодарностью откликнулся на позицию монарха и в ответном послании одной из главных причин, вынуждающих его не покидать Италию, назвал проблему Неаполя как одинаково близкую им обоим [362] ER I, 54: Neque enim ullo modo ultra montes possumus proficisci propter… multas evidentissimas causas… inter quas est potentissima factum regni Siciliae, quod procul dubio aliter disponetur, quam tu et ego vellemus, si relinqueremus Italiam. . Это был очевидный призыв к сотрудничеству ради обоюдной выгоды.

Встает вопрос о том, что заставило короля спустя всего два месяца изменить свое мнение на противоположное и признать решение Базельского собора по Авиньону Г. Мюллер категорически не согласен с мнением историков начала XX века о том, что Карл VII якобы вел двойную игру и, заигрывая с папой, лишь маскировал свои настоящие намерения [363] Cм.: Haller J. Op. cit. S. 148–149. . Как уже было сказано, этот автор подчеркивает неправомерность смешения политики официального французского двора и депутатов от французской нации на Базельском соборе. В числе последних действительно могли находиться радикально настроенные деятели, которые готовы были, пользуясь случаем, вернуть в Авиньон римскую курию. Сам король едва ли мог преследовать столь авантюрный план, не суливший ничего, кроме новой схизмы. Но при этом он вовсе не возражал против идеи созыва вселенского собора во Франции, имея в виду огромный политический престиж, который могло бы принести ему это историческое и эпохальное мероприятие. Протекция интересов родственной Анжуйской династии в какой-то момент все-таки оказывается важнее, что вынуждало монарха встать на сторону папы в начинающемся споре по вопросу о греко-латинском соборе (византийцы такой жест могли бы несомненно приветствовать). Однако король явно не предвидел итоги голосования 5 декабря 1436 г. Они были таковы, что их нельзя было проигнорировать, и под впечатлением свершившегося факта Карл VII одобряет решение, за которое проголосовала вся без исключения французская партия [364] Cм.: Müller H. Op cit. S. 502–503. .

Ко всему сказанному можно добавить, что даже если французский король ничего не замышлял против курии (тому нет никаких прямых доказательств), то вместе с тем он и не сделал ничего, чтобы пресечь подобные намерения у французской секции в Базеле, которые стали причиной многочисленных обвинений. Напротив, проект по переносу собора в Авиньон, к которому его сторонники теперь должны были привлечь греков, с этого времени начал стремительно проталкиваться при полной поддержке короля Франции. Для него это был вопрос чести и политической выгоды. Остается лишь сказать, что большинство депутатов собора, голосуя за Авиньон, имели в виду отнюдь не политические интересы французов (тем более это относится к иным национальным фракциям), а интересы кон-цилиарного движения и реформы церкви.

Возвращаясь к вопросу о неаполитанском наследстве, можно отметить, что позднее он все же был решен папой в пользу анжуйской династии [365] Решение папы в этом вопросе было вполне предсказуемым, поскольку он не мог отдать юг Италии такому сильному государству, как Арагон. . В этом смысле изменившаяся позиция французского монарха не оказала никакого влияния. Этого и следовало ожидать, ибо папский престол стремился не допустить опасного для себя усиления Арагонского королевства за счет южной Италии. Зато Рене Анжуйский, поскольку от папы зависели его интересы, отныне твердо встал на его сторону. Исполняя свой вассальный долг, он требовал, чтобы собор с греками состоялся в Италии, и был противником его перемещения во Францию. Таким образом, позиции двух правителей — короля Франции и нового короля Неаполя — резко разошлись по данному вопросу, и византийцы были невольными виновниками этого. В то же время решение папы шло вразрез с интересами Арагона. Для византийцев подобные политические комбинации не обещали ничего хорошего. Альфонс V Арагонский впоследствии окажется среди противников папы Евгения IV, отказавшихся признать Ферраро-Флорентийский собор.