Норберт Элиас - Придворное общество

Но именно этой вариации, этой различности и уникальности индивидов в рамках постоянно повторяющейся основной схемы придают особенно большое значение в некоторых обществах, а в пределах этих обществ, в свою очередь, в определенных отраслях науки. Такая расстановка приоритетов связана со своеобразной структурой этих обществ и особенно с относительно высокой степенью дифференциации и индивидуализации в них. Именно она выражается в историографии этих обществ. Объяснить это сложно, и нет необходимости прослеживать здесь в деталях широко разветвленную сеть этих взаимосвязей. Как бы ни обстояло дело с адекватностью или неадекватностью исторической теории, которая выдвигает на передний план одно только уникальное и индивидуальное в событиях, несомненно, что в такой акцентировке отражается специфически сформированная обществом разновидность человеческого самосознания. Не только в самих себе люди ценят то, что они действительно могут признать в себе отличительным, уникальным и неповторимым; в силу определенной направленности того социального воспитания, которое получает индивид, он обычно рассматривает развитие в себе возможно более индивидуального, возможно более уникального и неповторимого человеческого профиля в качестве идеала, к которому стоит стремиться. Сосредоточенность на специфическом, уникальном и неповторимом в течении событий, которая в значительной мере определяет теорию и практику исторических исследований, была бы немыслима без той повышенной ценности, которую приписывают неповторимости и уникальности индивидов в обществах, где пишется такая история.

Вопрос, который мы, следовательно, должны поставить перед собой, есть вопрос об относительной гетерономии либо относительной автономии такого рода оценок, применяемых к событийным взаимосвязям, которые пытаются обнаружить, изучая «историю». Та путеводная теоретическая идея историографии, сообразно которой уникальное и неповторимое в событиях, и особенно в отдельных личностях и их поступках, оценивают как самое важное и ставят на первый план, — основана ли она на непредвзятом критическом анализе самой предметной взаимосвязи и в этом смысле адекватна ли она предмету? Или же мы имеем здесь дело с влиянием идеологии на постановку научной проблемы и на наблюдения, производимые историком, — влиянием, приводящим к тому, что исследователи в силу полученного ими специфического общественного воспитания прилагают к исследуемым событиям недолговечные оценки и идеалы, привнесенные извне?

Все было бы очень просто, если бы на эти вопросы можно было ответить просто либо «да», либо «нет». Трудность состоит в том, что в истории человеческих обществ — а то, что изучают под именем «истории», всегда представляет собою историю определенных человеческих обществ (об этом мы еще будем говорить подробнее) — в отличие от истории нечеловеческих обществ животных, уникальные и неповторимые аспекты событий связаны с воспроизводящимися социальными аспектами таким образом, который нуждается в тщательном исследовании и который невозможно свести к некой простой формуле.

Как и почему уникальные и неповторимые аспекты играют особую роль в истории человеческих обществ, заметно особенно отчетливо даже при беглом взгляде, если мы сравним человеческую историю с историей обществ животных. Без такого сравнения едва ли можно обойтись, если мы хотим увидеть проблемы в правильном свете. Формы отношений, взаимозависимости между муравьями, пчелами, термитами и другими социальными насекомыми, структуры их обществ могут — если вид остается одним и тем же — воспроизводиться вновь и вновь многие тысячи лет без каких-либо изменений. Так происходит потому, что общественные формы, отношения, взаимные зависимости в значительной степени обусловлены биологическим устройством организмов. Если не считать минимальных отклонений, эти общественные формы социальных насекомых — а в несколько меньшей степени и всех остальных животных, образующих те или иные социальные фигурации, — изменяются лишь тогда, когда изменяется их биологическая организация. То, что структура человеческих обществ, рисунок взаимозависимостей между отдельными индивидами, может изменяться, хотя биологическая организация людей остается прежней, является одним из специфических отличительных признаков объединений, образуемых людьми. Отдельные представители вида homo sapiens могут составлять друг с другом общества самого различного рода, а сам вид не претерпевает изменений. Иными словами, биологическая конституция вида делает возможным развитие форм его общежития без изменения самого вида. Переход «старого порядка» (ancien régime) в раннеиндустриальный порядок XIX века, переход от общества преимущественно аграрного и сельского к обществу все более и более урбанизированному был выражением социального, а не биологического развития.

Все обсуждение основных проблем соотношения социологии и истории затрудняется тем, что даже в научных исследованиях до сих пор обычно не проясняют строго и отчетливо различия и соотношения между биологической эволюцией, общественным развитием и историей. Несомненно, биологически-эволюционные изменения общественных взаимозависимостей и фигураций у наших предков имели место. Мы мало знаем об этой стороне эволюции человекообразных — возможно, потому, что биосоциологические проблемы такого рода мало обращают на себя внимание специалистов по доисторической эпохе человечества. Но изменения человеческого общежития, которые находятся в поле зрения историков и социологов, происходят в пределах одного и того же биологического вида. Занимаемся ли мы общественными и историческими отношениями древних шумеров и египтян, китайцев и индийцев, йоруба и ашанти или же американцев, русских и французов — мы всегда имеем дело с людьми вида homo sapiens. То, что в этом случае происходят изменения в фигурации общежития отдельных организмов без изменения в биологической — врожденной и наследственной — конституции самих этих организмов, обусловлено в конечном счете тем, что поведением организмов этого вида в значительно большей степени, чем у какого-либо иного известного нам организма, может — а фактически и должен — управлять опыт отдельного организма, индивидуальное обучение. Таким образом, это врожденное и наследственное биологическое своеобразие человеческой конституции — относительно высокая зависимость поведения от опыта отдельного индивида, приобретенного начиная с самого детства, — является условием того, что у человеческих обществ, в отличие от обществ муравьиных, есть то, что мы называем «историей» или, с другим акцентом, «социальным развитием».