Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

Гиз не только находился в состоянии открытого неповиновения королю, но и готовил против него заговор. Как только он приехал в Суассон, к нему явился Мендоза. Филипп II хотел помешать любым действиям Франции, которые пошли бы на пользу Англии. Гиз и другие сторонники Лиги должны были поднять восстание против Генриха III до того, как Армада выйдет в море. В случае согласия герцога, он обещал ему 300 000 экю, 6000 ландскнехтов и 1200 копьеносцев, аккредитовать посла у партии католиков и отозвать Мендозу от Генриха III. Договор был заключен, так что конференция в Суассоне начавшаяся только в конце апреля, и в ней приняли участие Балафрэ, Белльевр, кардиналы де Гиз и де Бурбон не имела никаких шансов на успех. Перед ее началом Морозини передал папе, что в случае ее провала Его Святейшество должен будет вмешаться, чтобы добиться повиновения от руководителей Лиги. Пизани, действовавший по приказу Генриха III, настойчиво просил вмешательства Его Святейшества. 12 апреля Сикст Квинт направил герцогу де Гизу бреве, в котором он требовал, чтобы герцог повиновался королю, был к нему лоялен и объединился с ним против еретиков. Но это послание пришло слишком поздно, принимая во внимание скоротечность событий. 4 мая Виллеруа пришел к Морозини узнать, получил ли он его. 5 мая нунций сообщил в Рим, что только что отправил бреве Балафрэ и продолжал уверять папу, что король намерен начать войну. Вмешательство Рима, медлительность испанцев в их приготовлениях против Англии без сомненья отсрочили бы разрыв между королем и Гизом, если бы парижские сторонники Лиги не подталкивали Балафрэ, требуя его приезда в Париж. Вынужденный согласовывать свои действия с Филиппом и и заботиться о сохранении своего положения и престижа, Балафрэ продолжал развлекать Белльевра. Королева-мать напрасно писала ему 22 апреля, что будет крайне опечалена, если он «не договорится с королем, ее господином и сыном». Ему было важнее быть в согласии со своими сторонниками, чем достигнуть взаимопонимания с Генрихом III. Белльевр отдавал себе в этом отчет, о чем писал королеве-матери 24 апреля: «Я вижу, что эти принцы настолько изменились из-за поддержки, которую им оказывает Париж, что результат будет совсем не таким, который нужен для удовлетворения короля и спокойствия королевства».

Это относилось и к раскрытию заговора, о котором рассказал Пулен 22-го числа, что позволило Генриху III принять необходимые меры безопасности. Этим же объясняется призыв на помощь сторонников Лиги, обращенный к Гизу с тем, чтобы герцог возглавил их и спас от мести короля. Однако король не принял суровых мер, которых ожидали парижане. 24 апреля он написал Белльевру длинное письмо, в котором говорил о предпринятом против него заговоре. Король информировал своего корреспондента о приходе швейцарцев и гвардейцев в окрестности Парижа, «чтобы каждый чувствовал себя в безопасности, и не случилось никаких волнений». Он поручал ему в случае необходимости найти Гиза и других руководителей Лиги и передать, что он «больше всего на свете хочет обнять и объединить всех своих подданных». Это письмо от 24 апреля соседствует рядом с другим письмом того же дня, которое несколько отличается от первого и отмечает границы, которые Генрих III не хотел переходить: «Я вижу, что мне говорят добрые слова надежды, чтобы ввести меня в заблуждение. Я никогда никому не хотел зла… Я предпочитаю потерять жизнь, чем честь. Я не смогу ее сохранить, если таким образом будет подорван мой авторитет. Поэтому я решил разместить здесь швейцарцев Галати и по возможности укрепить свои силы». В заключение король приказывал Белльевру узнать, собирается ли герцог выезжать к нему и когда, и, если Белльевр сочтет это необходимым, дать понять, что король негативно расценит его приезд.

Таким образом, Генрих III предвидел события, когда писал, что если Гиз приедет в Париж, то сделает это, «чтобы сыграть роль в трагедии». Но жизнь полна контрастов, и только относительное удивление вызвало сообщение Генриха III Белльевру 1 мая, что он неожиданно должен вернуться в Париж, чтобы принять Менвилля, представителя Лиги, «отложив пребывание в Буа де Венсенн». Однако Менвилль не оправдал надежд Генриха III. Лиге и королю больше нечего было обсуждать. До последнего момента что доказывают его письма к Виллеруа король колебался между стремлением к примирению и твердостью, которую он все больше желал себе. Довольно красноречиво говорит об этом его письмо от 5 мая: «Нам следует быть настороже и поторопить нашу кавалерию, так как пехоту всегда можно быстро получить, к тому же у нас уже имеется хороший отряд в Париже… Я не могу больше сносить оскорбления, не желаю ни быть их слугой, ни терять настолько свой авторитет… И, как вы прекрасно передали моему послу в Риме о том, что я говорил вчера или позавчера, я отдаю все свои силы католической религии, которая меня хранит от того, чтобы броситься на них». Эта последняя мысль очень важна: она отражает линию поведения, которую он примет после бегства из Парижа, согласившись благодаря посредничеству нунция на новый и последний договор с Лигой. Но пока не пришли дни, сделавшие его простым «королем Блуа», он заканчивал письмо в сжатом стиле: «Господин де Гиз ни в коем случае не должен являться в Париж без моего разрешения, так как для этого нет никаких оснований». 5 мая в Париж вернулся Белльевр, поскольку его миссия провалилась. Генрих сразу же отправил его к Гизу, чтобы передать категорическое запрещение появляться в Париже, в противном случае «он будет считать его преступником и зачинщиком волнений и разделения его королевства». Какова ни была форма, в которой Белльевр передал приказ короля, герцог не придал ему никакого значения и приготовился выехать в Париж, чтобы там, за отсутствием миропомазания на трон, получить благословение народа Парижа.

8 мая герцог выехал из Суассона, и на следующий день, 9 мая, около полудня приехал в Париж. Его присутствие только сгустило тяжелые тучи, собравшиеся над Парижем. Великий город надеялся на него, как будто он был Мессией. Было бы слишком мало сказать, что Франция была влюблена в него, она «сходила по нему с ума». Пренебрегая защитой короля, Гиз понимал, какой опасности он подвергается. Он решил встретиться с королевой-матерью. Если и не установлено, что она способствовала его возвращению в Париж, то она по-прежнему была готова к переговорам. Разве, кроме всего прочего, у нее не было, как у Гиза, другого врага: д'Эпернона? Она не забыла, что ее отстранили от участия в конференции в Суассоне, так как она хотела появиться там, наделенной всеми полномочиями, в чем король ей отказал! Герцог знал ее благосклонное отношение к Лиге. Она могла послужить ему щитом против короля. Королева-мать жила теперь не в Лувре, а недалеко от Сен-Эсташ. Для встречи с пей ему надо было пересечь часть города. Хотя он низко надвинул шляпу и закутался в плащ, его очень быстро узнали, так как один из его придворных, Фуррон, как бы играючи, снял с него шляпу, говоря, что у входа в гостиницу следует называть себя. Герцога встретили криками: «Да здравствует Гиз! Да здравствует столп церкви!» Всю дорогу до дома Екатерины Гизу пришлось пробираться через восторженную толпу. Карлица королевы смотрела в этот момент в окно и воскликнула: «У дверей герцог де Гиз». Но королева. сочла это шуткой и сказала, что карлицу следует наказать за ложь. «Но в то же' мгновенье. добавляет неизвестный автор этого рассказа, она узнала, что карлица говорила правду. Екатерина была так потрясена, что задрожала от волненья и изменилась в лице». Эго могло быть только от радости. Конечно же, в интересах короля следовало помешать окончательному разрыву между королем и герцогом: «Я рада вас виде гь, сказала она ему, но сделала бы это с большим удовольствием в другое время». Полная решимости, она посадила герцога в свою карету, рассказывает Жан Шандон, которая доставила их прямо к королю. Предупрежденный Генрих III приказал собрать своих гвардейцев.