Пьер Шевалье - Генрих III. Шекспировский король

Когда Гиз вошел с королевой-матерью, король сидел в комнате своей жены. Гиз глубоко поклонился ему, почти поставив колено на паркет. Генрих III не пошевелился и спросил герцога сухо: «Почему вы приехали?» и упрекнул в неповиновении. По свидетельству того же Шандона (слышавшего это от канцлера Шеверни, свидетеля встречи), Гиз ответил, что об этом его попросила королева-мать. Екатерина согласилась с таким объяснением и сказала, что она позвала герцога, «чтобы он находился рядом с королем, как это было всегда, и чтобы добиться мирного решения всех проблем». Генрих III не поверил ни слову. «Он принял этот ответ, говорит Жан Шандон, за чистую монету», но что еще он мог сделать, если его мать взяла на себя ответственность за приезд герцога, и он не мог упрекнуть его в нарушении приказа? Гиз вышел из Лувра таким же свободным, каким вошел. Толпа горожан ожидала окончания беседы и встретила его восторженными криками.

Г из вышел из Лувра живым и невредимым только потому, что король хорошо обдумал, как себя вести. Когда Виллеруа сообщил ему о приезде герцога, еще до того, как об этом ему передала мать, он был страшно разгневан и сразу же приказал послать за Альфонсо Орнано, корсиканским капитаном, так как только и думал, чтобы покончить со своим врагом. Когда капитан явился, он его спросил: «Если бы вы были на моем месте, что бы вы сделали?» — «Сир, на это есть один ответ: кем вы считаете господина де Гиза, своим другом или врагом?» И, поскольку король ограничился многозначительным жестом, Орнано предложил ему покончить с герцогом. Однако Генрих III предпочел не делать этого.

Но как сложно историку отделить шелуху слов от зерен истины! Это хорошо показывает сравнение между рассказом Л'Эстуаля, который вы только что прочитали, и анонимного автора «Истории дня Баррикад» и депеши Морозини от 10 мая. Главное место в тексте Морозини отводится отношениям короля и герцога с д'Эперноном. Король, узнав, что Гиз собирается в Лувр, приказал спросить его, «не хочет ли он представить Его Величеству жалобу на д'Эпернона, и, если его намерения совсем иные, то он охотно увидится с ним». Герцог ответил, что он «не мастер писать жалобы, его дело быть человеком чести, и что он носит шпагу, чтобы отвечать на нанесенные оскорбления. Такой ответ удовлетворил Его Величество». Совсем иначе представлена и сцена встречи герцога с королем: когда король вошел в комнату жены, его соперник уже был там, пишет Морозини, «он очень любезно обнял господина де Гиза». Сказав герцогу, что он не должен участвовать в так называемых народных движениях, которые не имеют никаких оснований, король отметил, что «в любом случае хочет удовлетворить его желания», но, любя господина д'Эпернона, Его Величество хотел бы, чтобы герцог так же любил его. Гиз ответил, что из уважения к своему господину он будет любить и его собаку, но «что касается д'Эпернона, он будет вести себя с ним так, как того требует разница в их положении».

После этой первой встречи в течение двух последующих дней Екатерина пыталась примирить короля и герцога. 10 мая она попросила Гиза вернуть пикардийские города, но безуспешно. В тот же день в ее доме встретились король и герцог во второй раз. Встреча была назначена на 4 часа дня. Герцог был пунктуален. Король появился в 4 часа 30 минут. Он еще имел иллюзорные представления о своей силе. Он вновь заговорил о пикардийских делах, и оба собеседника афишировали взаимное удовлетворение. Когда король возвращался в Лувр, герцог сопровождал его с непокрытой головой, хотя король много раз просил его надеть шляпу. В Лувре Гиз присутствовал на королевском обеде и, как главный распорядитель дома, подал салфетку Генриху III. «Казалось, все идет хорошо», — рассказывает свидетель. Но ни тот, ни другой не обманывались насчет себя. После обеда король вновь созвал на совет «но без матери и прочих» Бирона, Белльевра и Ля Гиша и принял решение ввести в Париж швейцарцев и французские полки.

Мера, к которой прибегал король, объясняется осложнением обстановки. Количество сторонников Гиза постоянно росло. К Гизу присоединился грозный архиепископ Лионский, Пьер д'Эпинак, в то время как Балафрэ приказал подойти к Парижу «своим альбанцам и другим войскам». С понедельника 9 мая король приказал Перрезу, офицеру городской охраны, следить за входом в городские ворота и внутренней территорией города. 10-го числа он приказал осмотреть все гостиницы и прочие места, где могли находиться не проживающие в Париже люди.

В среду 11-го числа положение еще более осложнилось. Король, находясь в комнате королевы, «когда увидел входящего Гиза, отвернулся в другую сторону». Вечером по приказу Генриха III Перрез предписал «капитанам и полковникам городских кварталов» нести караул ночью и в таких районах, где этого никогда не делали, например, в Сент-Оноре, у Пти-Пон и других». Однако большинство офицеров не подчинились, за исключением тех, кто находился на кладбище Инносан и площади Грев. Эти меры были полезны, но далеко не достаточны, так как лояльность большей части буржуа была под вопросом. Король решил выполнить решение Совета, принятое вечером 10 мая, и ввести в город швейцарский полк Галати и французских гвардейцев. Но частичная измена городской охраны делала это мероприятие довольно рис кованным. Из одиннадцати рот, которые должны были находиться у кладбища Инносан, четыре самовольно ушли на улицы Сент-Оноре и де Ферр. Д'Э нашел их около час а утра, делая обход. На его вопрос, почему они покинули с вой пост, они ответили, что волновались за семьи. Д'Э сделал вид, что поверил. Как только он ушел, буржуа разошлись по домам, как и все оставшиеся на кладбище Инносан. По замыслу короля городская охрана собиралась для того, чтобы подготовить приход солдат, но их небольшое желание подчиняться приказам и даже неподчинение не обещали ничего хорошего.

Ранним утром 12 мая эшевен-роялист Люголи приказал открыть швейцарцам и французским гвардейцам ворота Сент-Оноре, после чего они бесшумно добрались до кладбища Инносан, где каждая рота, получила указания, куда ей направляться. При звуках своей музыки они выступили в разных направлениях через пробуждающийся город. Рота французов под командованием Ольфана дю Раста расположилась у Пти Шателе, рядом с мостом Пти-Пон. Рога под командованием Мариво заняла мост Сен-Мишель. Три швейцарских отряда под командованием Крийона заняли Марше-неф (рынок 9) на острове Сите. Гревская площадь была занята четырьмя швейцарскими и двумя французскими отрядами. Остальные расположились у кладбища Инносан. На какой-то момент королевские войска посчитали себя победителями. Утром этого же дня герцог де Гиз направил к нунцию аббата де Сен-Мишель, чтобы сказать, что город подвергается большой опасности, и попросить Морозини встретиться с Его Величеством и увидеть с королем, что «он не хочет быть причиной такого массового кровопролития». Генрих III ответил, что «не собирается никому причинять зла, так как хочет лишь провести проверку находящихся в городе жителей других мест и предотвратить возможный мятеж». Когда нунций спросил, согласилось ли население на ввод войск, Генрих ответил, что когда они вошли, он поставил в известность городские власти. Желая побольше узнать, Морозини пошел к королеве-матери и нашел ее в очень удрученном состоянии. Она сказала, что все решения были приняты без ее ведома, и добавила, что больше не хочет об этом говорить со своим сыном. Складывается впечатление, что, несмотря ни на что, Генрих III хотел лишь поддержать порядок и остановить своего противника, но не больше. Его ответ нунцию, хоть и не был совершенно искренним, все же доказывает, что он собирался ограничиться одной демонстрацией силы. Но, не ударив сильно и быстро, не выполнив до конца свои намерения, он зажег фитиль, за которым последовал взрыв.