Андрей Чернякевич - БНР. Триумф побежденных

Из Вильно Е. Ладнов вновь возвращается в Варшаву, а оттуда едет в Прагу, где встречается с А. Цвикевичем, Н. Вершининым и П. Вентом, и — снова в Париж. При этом он постоянно поддерживает связь с Государственным комитетом. Однако, прежде чем Е. Ладнов успел добраться до Франции, виленские белорусы в очередной раз кардинально изменили свои взгляды. Государственный комитет был полностью ликвидирован, его протокол сожжен, а сам Е. Ладнов объявлен предателем и польским агентом.

А. Луцкевич, описывая роспуск Государственного комитета в своих показаниях, вспоминал:

«Имея за собой поддержку только что созданного конспиративного комитета, Е. Ладнов уехал в Варшаву, откуда обещал информировать нас о дальнейших своих шагах. Вскоре после его отъезда до нас дошли новые, не менее сенсационные сообщения, на этот раз уже касающиеся самого Ладнова. Выходило, что действовал он как агент французской разведки, как таковой приехал в Варшаву и сразу же связался тут со вторым отделом, что в его планы входило использовать известного бандита Балаховича как “белоруса” и начать вооруженную акцию против Советской власти. По выяснении этого протокол “государственного комитета” был торжественно предан сожжению, а самый комитет совершенно ликвидирован…»

Б. Тарашкевич видел произошедшее немного иначе:

«К тому времени от заграничных белорусских групп были получены сведения об агентурно-провокационном характере деятельности Ладнова, и хотя Луцкевич все еще этому не верил, все-таки Белорусский государственный комитет был сразу ликвидирован».

8 мая 1921 г. Е. Ладнов был исключен из состава правительства БНР и белорусской делегации во Франции. Когда он наконец вернулся в Париж, там его уже ожидало распоряжение В. Ластовского сдать все дела делегации на руки генералу Киприану Кондратовичу. [177]

Одновременно президиум Рады БНР выступил с требованием: Белорусский политический комитет, который «был результатом раздора и вредной работы полонофильской группы», вместе с Наивысшей Радой «тотчас должны сложить свои полномочия и пойти на совместную работу с правительством». В открытом письме Рады к «группе Пяти» говорилось:

«Пора наконец понять, что те нищенские копейки на культурно-просветительную работу, которые давала белорусам Польша с этих же крестьянских денег — без признания Правительства и территорий, не должны быть помехой в борьбе против нее за государственную независимость и неделимость Беларуси».

Обращение заканчивалось:

«Ни Балаховичем, ни Савинковым мы себя не подопрем, а дело свое погубить можем. Уже несколько раз телеграммами в Ригу отдельные члены “Пяти” приветствовали работу Правительства Ластовского на благо белорусской государственности. Если это искреннее убеждение, а не политиканство, то надо найти в себе смелость, чтобы сказать это открыто всему миру и порвать всякую связь с поляками…»

В апреле 1921 г. М. Коханович писал из Вильно:

«[Наивысшая] Рада — ноль. Нужно вести свою собственную линию напролом — вместе с литовцами, как бы мало они нам ни сулили. Все равно мы свое возьмем — но только вместе с литовцами и против п[оляко]в». [178]

Наконец, 10 июля С. Рак-Михайловский и К. Терещенко выступили с открытым письмом на имя Б. Тарашкевича, в котором объявили о фактической ликвидации Наивысшей Рады. Позднее два наиболее активных члена Рады — А. Смолич и тот же К. Терещенко — и вовсе перебираются в Минск.

Рижский мирный договор 1921 г. фактически предрешил дальнейшую судьбу не только Белорусской Народной Республики, но и тех, кто выступал от ее имени. И все же он задал новое направление как в истории БНР, так и в развитии всего белорусского национального движения. Польский историк Станислав Цат-Мицкевич так оценивал главный итог подписанного в Риге мира:

«Украинский и белорусский национализм больше нельзя было использовать для расчленения России, зато теперь они служили для ослабления Польши».

В этой ситуации инициатива постепенно переходит в руки правительства Вацлава Ластовского, которое теперь единолично начинает выступать от имени БНР.

В самом конце 1920 г., накануне конференции Лиги Наций, произошел малозначительный на первый взгляд, но очень показательный инцидент. Нанятый прибывшим в Женеву премьер-министром Белорусской Народной Республики Вацлавом Ластовским переводчик Жак Дикер — еврей с Витебщины, более тридцати лет проживший в Швейцарии, — внезапно запротестовал, когда речь зашла о переводе названия страны, которую представляла делегация. С плохо скрываемым раздражением он писал в своей записке:

«Многоуважаемый г-н Ластовский!

Меня очень удивляет Ваше замечание; хотя я хорошо знаю русский язык, я не могу уловить разницы между “Белая Россия” и “Беларусь”; при переводе создавать несуществующих слов я не могу, но полагаю, что Вы можете это легко поправить, сделав этим самым текст малопонятным для французов».

В итоге название страны перевели как «La Republique Democratique de Belarus (Russie(-Ruthenie)-Blanche». Фактически за «несуществующим» словом скрывалось куда более важное — новая реальность, которая с трудом прорывалась на политическую карту послевоенной Европы.

Пройдет еще несколько лет, и в начале февраля 1924 г. К. Езовитов, обращаясь к уже бывшему премьеру БНР В. Ластовскому, напишет:

«Высокоуважаемый Вацлав Юстинович!

У меня к Вам просьба! Характер ее Вам может показаться немного несерьезным, но я высказываю ее на полном серьезе. Вы помните мое кольцо, которое я ношу на указательном пальце левой руки. Кольцо — золотое с выгравированным на нем рисунком Погони, под которой изображен сноп жита, а на нем перекрещенные коса и грабли. Вокруг обоих рисунков буквы: “1 Н.С.Б.Н.Р.” (Первый Народный секретариат Белоруской Народной Республики). Часто меня спрашивают про это кольцо. Так я хочу, чтобы мне оно было “пожаловано” как Первому Военному Белорусскому Министру на память о работе, и пожаловано Правительством Беларуси. Когда я думал, “какое Правительство” и “кто” должен подписать мне эту грамоту, то, перебрав всех, с кем я работал, остановился на Вашей особе. От Вас хочу его получить. От Вас и буду носить его дальше с уважением и добрыми воспоминаниями о прошлом сотрудничестве…»

В. Ластовский родился в католической семье. На момент провозглашения независимости Беларуси ему было тридцать пять. Свое социальное происхождение будущий глава БНР описал в нескольких словах: «Мой отец — земледелец, дед — кузнец, а прадед — бортник». На самом деле его семья имела шляхетские корни. После приходской школы ему пришлось работать в виленской винной лавке, библиотекарем в частной студенческой библиотеке в Петербурге, конторщиком товарной железной дороги в Риге. Одновременно он активно занимается самообразованием. Польский социалист, позже перешел на позиции христианских демократов. Первый брак со старшей почти на десять лет Марией Иванаускайте свел его с литовским национальным возрождением, белорусским же движением он начинает активно заниматься после переезда из Риги в Вильно.