Инна Шевчук - Когда деревья были маленькими

С. А. Зонов. 1950-е гг.

Через 8 месяцев меня вызвали в райздрав и предложили работу заведующего больницей завода №4. Я сначала отказывался от этой должности, заявляя: ««Какой же я заведующий больницей, мне всего 19 лет «». Но заведующий рай- здравом меня пристыдил: ««На фронте девятнадцатилетние парни командуют батальонами, а ты больницы испугался «’».

Здесь для меня начиналось самое интересное — рассказ очевидца первых лет жизни нашего посёлка.

«Посёлок завода №4 располагался вблизи железнодорожной ветки. Деревянное здание больницы находилось в стороне от посёлка, почти в лесу. В нём располагались амбулатория, стационар, родильное отделение, изолятор с двумя палатами и кухня. Но не было ни водопровода, ни канализации, ни водяного отопления. Обслуживающий персонал состоял из двух фельдшеров, акушерки, двух медсестёр, двух санитарок, повара и прачки. Не было ни завхоза, ни счетовода. Все хозяйственные дела приходилось решать самому. За деньгами и медикаментами ходил за 20 км в райцентр — село Лойно. Дрова для отопления заготовляли и распиливали сотрудники больницы.

Я жил в одной из палат изолятора. С утра обходил больных в стационаре, затем вёл приём в амбулатории, а вечером выходил на вызовы к больным».

Семён Алексеевич начинает рассказывать истории, описанные в его книгах, и которые я уже знаю, но от этого мне не менее интересно:

«В моей медицинской практике были и радостные моменты и огорчения. Как-то за мной прибежала акушерка и сообщила, что умирает роженица. Войдя в родильную комнату, я увидел бледную, с синюшными губами, теряющую сознание женщину. Ребёнок родился, но не отошла плацента, у женщины открылось сильное кровотечение. Медлить было нельзя ни минуты. И я рискнул — первый раз в жизни сделал ручное отделение плаценты по всем правилам, как учили. Женщина была спасена.

Но помнится до сих пор и печальный случай. Мне позвонили с Посёлка первой очереди и сообщили, что мальчик лет 13 схватился за оборванный провод и потерял сознание. Я захватил с собой шприц и сердечные средства, побежал на место происшествия. Там увидел, что мальчика закапывают в землю, чем усугубляют его положение. Освободив его от земли, я сделал укол и стал пытаться толчками возобновить работу его сердца, затем долго делал искусственное дыхание. Иногда мне казалось, что лицо мальчика, освещённое солнцем, розовеет. Но всё было безрезультатно: вернуть жизнь мальчику так и не удалось».

Семён Алексеевич рассказывает этот случай с чувством глубокого сопереживания, с таким же чувством он говорит о депортированных немках:

«Особенно трудно стало, когда в посёлок привезли немцев с Поволжья, в основном женщин. Их посылали на тяжёлые работы — на разгрузку и доставку древесины в рубочную машину. А кормили очень плохо: 600 г хлеба, немного крупы и жиров, в столовой — похлёбка из ржаной муки да тушёная зелёная капуста на второе. Редко давали запеканку из яичного порошка. Через некоторое время многие стали дистрофиками.

Ко мне на приём приходило до 30 человек в день, нуждающимся я выписывал бюллетени. И сейчас вспоминаю жуткие картины: люди походили на живые трупы, у некоторых образовывалась водянка живота, распухали ноги, из трещин на коже сочилась вода.

Директор завода Станкевич не принимал никаких мер и только упрекал меня за большое количество освобождений. Спасло людей назначение нового директора — Антонова, который оказался порядочным человеком. По моей просьбе развернули дополнительный стационар на 20 мест. Вместо коек изготовили деревянные топчаны, из технической ткани и ваты пошили одеяла и подушки. Завод передал больнице талоны на усиленное дополнительное питание. Мы начали отбирать тяжелобольных дистрофией, держали их в больнице один, а то и два месяца, усиленно кормили. Многие немки были спасены, но не все.

Трудно, конечно, сейчас поверить, что при скудных, но всё же готовящихся обедах для больных, я всё время был полуголодные. Правда, было несколько случаев, когда для больницы дополнительно отпускали мешок мякины для приготовления киселей и зелёных капустных листьев, оставшихся после уборки урожая с подсобного хозяйства. Вот тогда я варил себе кисель и похлёбку с капустой».

Грустные мысли не хотят отпускать бывшего доктора, и он продолжает:

«Ещё помню, какая тяжёлая обстановка сложилась при массовом заболевании детей корью. Ею заболели десятки ребятишек и часто с осложнениями — воспаление лёгких и бронхит. А ведь в то время пенициллиновых препаратов не было. Всё лечение в основном сводилось к постановке банок, горчичников, компрессов да приготовлению отваров и настоек».

Чтобы хоть как-то отвлечь от невесёлых мыслей, спрашиваю о курьёзных случаях, которые имеются в практике любого врача. И Семён Алексеевич заметно оживляется:

«Ко мне приезжали и из района. Управляющий районным отделением Госбанка попросил удалить больной зуб. А так как обезболивающих средств не нашлось, пришлось налить ему полстакана спирта, после чего зуб был легко удалён.

Помню, заболел заведующий подсобным хозяйством, китаец по национальности. Он умел выращивать хорошие урожаи огурцов и помидоров. Придя к нему на квартиру, я сказал: ««Здравствуй, Иван Иванович «». Так его звали по-русски. Он же лукаво ответил: ««Меня зовут Иван Иванович только летом, когда есть овощи, а зимой я просто Китаец «».

До сих пор помнит Семён Алексеевич, какую большую письменную благодарность оставил коллективу больницы пожилой человек с редкой фамилией Абезгуз, поступивший в тяжелейшем состоянии с двусторонней пневмонией при наличии порока сердца: «Мы сутками от него не отходили и смогли спасти. Больной поправился».

К этому времени я уже была знакома с личным делом начальника ОКСа Александра Михайловича Абезгуза. Историю его жизни не назовёшь рядовой. Он родился в 1882 году в Одессе. В 1902 г. за активное участие в студенческом движении был исключён из университета родного города без права поступления в высшие учебные заведения России. Был вынужден для продолжения обучения уехать за границу. В 1909 г. окончил политехнический институт города Мюнхена и вернулся дипломированным инженером-электриком. Знал три языка — французский, английский и немецкий. На родине получил ещё одно образование и стал директором заводов по производству огнеупорного кирпича. Изучал опыт этого производства в Германии и Швеции. Его автобиография написана настолько подробно, что была бы настоящей находкой для потомков.

Не могла я не спросить и о людях, чьи истории собирала буквально по крупицам. И если о двух директорах я уже услышала отзывы, то теперь мне хотелось узнать о главном инженере — Б. О. Гиллере, тем более что в книге Семёна Алексеевича эта фамилия упоминается. По выражению лица, на котором появляется еле заметная улыбка, понимаю, что услышу сейчас только хорошее: