Татьяна Гусарова - Европейское дворянство XVI–XVII вв.: границы сословия

С середины XVI в. при доказательстве дворянского происхождения быстро утверждается еще одно обязательное требование — чистота крови ( limpieza de sangre ), ставшая с этого времени важнейшей и уникальной характеристикой кастильского дворянства, да и не только дворянства [299] Подробнее см.: Ведюшкин В. А. Кастильское дворянство XVI в. и «чистота крови» // Элита и этнос Средневековья. М., 1995. С. 163–169; Gutierrez Nieto J. I. La estructura castizo-estamental en la sociedad castellana del siglo XVI // Hispania. Revista española de historia. Madrid, 1973. T. 33. № 125; Idem. Limpieza de sangre у antihidalguismo hacia 1600 // Homenaje al Dr. D. Juan Regia Campistol. Valencia, 1975. Vol. 1. . Когда речь шла о примеси еврейской или арабской крови, срок давности, похоже, не действовал. Впрочем, Жербе и Файяр показали на конкретном материале, что и явно еврейское происхождение при наличии мощных связей не исключало подтверждения идальгии [300] Gerbet M.-C., Fayard J. Op. cit. P. 65–66. .

Среди дворянских привилегий в тяжбах за идальгию, естественно, на первый план выдвигаются налоговые преимущества. Именно они вызывали наибольшее раздражение консехо, заинтересованных в увеличении числа налогоплательщиков. Дворянин стремился доказать, что сборщик налогов всегда проходил мимо дома его предков, не заходя в него. Возражения консехо чаще всего сводились к тому, что тяжущийся и его предки были освобождены от налогов по причинам, не имеющим отношения к идальгии. Такая позиция имела под собой основания: от уплаты налогов можно было освободиться в силу бедности, занятий определенными ремеслами, исполнения определенных должностей, ученой степени (доктора, магистры и лиценциаты Саламанки, Вальядолида, Алькалы-де-Энарес и испанской коллегии Сан-Клементе в Болонье), в силу службы в свите крупного сеньора, наконец, по королевской специальной привилегии. В эпоху Средневековья наибольшую путаницу вносили налоговые привилегии незнатных кабальеро, которыми они пользовались, в отличие от идальго, только при условии несения конной военной службы. Однако в XVI — начале XVII в., как мы помним, эти различия сохранялись лишь применительно к малочисленной прослойке кабальеро куантиосо.

Хотя особенно информативными грамоты подтверждения дворянства становятся при использовании большого их корпуса, что позволяет выявить динамику процессов и их региональные особенности (именно таким образом работали с ними М.-К. Жербе и Ж. Файяр), однако и по отдельности каждая из них имеет самостоятельную ценность; за каждой стоит судьба дворянской семьи в критический момент ее истории, когда само ее положение в обществе оказывается под угрозой. Этим интересны и несколько грамот подтверждения идальгии, хранящихся в Архиве СПб. филиала Института Российской истории РАН; две из них [301] Архив СПбФИРИ РАН, Западноевропейская секция. Колл. 13, №№ 1/296, 8/296. 112. будут здесь частично использованы.

В 1517 г. добился подтверждения своей идальгии и получил соответствующую грамоту уроженец Сантильяны в Монтанье Хуан де Вилья, переселившийся за несколько лет до этого в Вальядолид и здесь включенный в налоговые списки. Десять привлеченных им свидетелей единодушно показали, что тяжущийся, его отец и дед, а равным образом все их родственники всегда считались идальго, причем относились к числу наиболее влиятельных в Сантильяне; что они не платили характерных для печеро налогов и что «сборщики этих налогов всегда проходили мимо двери указанного Хуана Фернандеса де Вильи» (деда тяжущегося) и Родриго Фернандеса де Вильи (отца тяжущегося); что Родриго несколько раз был избран в Сантильяне на сугубо дворянские должности; наконец, было засвидетельствовано законное происхождение тяжущегося, его отца и деда. Очень явственно в этих показаниях выступает важная роль общественного мнения при доказательстве дворянства. Так, никто из свидетелей лично не присутствовал на церемонии бракосочетания отца или деда тяжущегося, но считает достаточным, что в селении всем известно ( es pùblica voz у fama ), что она действительно была.

Интересно, что, говоря о Родриго, два свидетеля, знавших его лишь по визитам к сыну в Вальядолид (и, следовательно, не включенных в традицию восприятия этой семьи сельским социумом), подчеркивают, что он выглядел и держал себя как дворянин (« era onbre honrado у parescia en el ser hidalgo »; « parescia ser hidalgo porque en tal habito le habia conocido у visto »),

И лишь в самом последнем свидетельском показании мимоходом упоминается, что тяжущийся занимался торговлей. При доказательстве его идальгии такое, казалось бы, не дворянское занятие не имело ровно никакого значения (хотя не исключено, что именно оно спровоцировало консехо начать тяжбу).

История жителя Сеговии Педро Баррона, доказавшего свою идальгию в Вальядолидской канцелярии в 1556 г., содержит обычный набор сведений (что тяжущийся, его отец и дед и все их родственники всегда считались идальго, не платили тех налогов, по которым дворяне отличались от печеро, занимали выборные должности от дворян и т. д.), но имеет и несколько особенностей.

Во-первых, в полном соответствии с характерным для XVI в. удревнением памяти рода наиболее старый из свидетелей, П. Эрнандес де Гинеа, говорит не только об отце и деде, но и о прадеде тяжущегося. Более молодые свидетели прадеда не помнят, но считают нужным сказать об этом.

Во-вторых, отец тяжущегося был внебрачным сыном, и его отец, дед тяжущегося, лишь незадолго до отъезда на Гранадскую войну (где он и погиб) забрал его к себе и, как свидетель слышал тогда от многих, перед отъездом женился на матери своего сына («и даже говорили, что он отправился на войну именно потому, что заключил столь неравный брак»),

В показаниях тех, кто знал Педро Баррона только по его жизни в Сеговии (куда тот переселился из Монтаньи за несколько лет до тяжбы), привлекают внимание сведения о действовавшем там способе различения сословий. Поскольку от обычных разграничительных налогов были освобождены все жители Сеговии, показательным считался специальный сбор (сиса), взимавшийся при покупке мяса и вина только с печеро; свидетели неоднократно видели, как тяжущийся покупал мясо и вино, не платя сисы.

Весьма показательно, что обе тяжбы были начаты против тех, кто сменил место жительства, переехав из селений сравнительно перенаселенных северных провинций с преобладанием дворянского населения (одной из которых была Монтанья) в расположенные значительно южнее крупные города — Вальядолид и Сеговию, где дворян было значительно меньше и где дворянский статус северян на веру не принимался. В этом отношении рассмотренные грамоты адекватно отражают общую тенденцию: очевидное влияние заметно возросших миграций населения Испании с севера на юг на частоту тяжб за идальгию [302] Подробнее об этом см.: Vedyushkin V. Migration and Social Mobility (The Castilian Nobility in the Sixteenth Century) // Le migrazioni in Europa, secc. XIII—XVIII. Prato, 1994. P. 677–682. .