Николой Крадин - Империя Хунну

Действительно, на протяжении истории Хуннской державы кочевники многократно уводили в полон земледельческое население: «взятых в плен делают рабынями и рабами» [711] Лидай 1958: 18; Бичурин 1950а: 50; de Groot 1921: 61; Материалы 1968: 41. .

Можно выделить три волны в походах номадов за военнопленными в Китай. Первая волна — это период активной дистанционной политики первых трех правителей Хуннской кочевой империи (Модэ, Лаошана и Цзюньчэня), этап чередования набегов и вымогания «подарков» из Китая. В летописях упоминания об уводе населения в степь даются под 166–162(?) и 158 гг. до н. э., хотя, возможно, пленники угонялись на протяжении всей первой половины II в. до н. э. вплоть до установления в 157 г. до н. э. при императоре Сяо-вэне стабильной приграничной торговли. Вторая волна приходится на хунно-ханьскую войну, развязанную У-ди (увод пленных в 128–123, 121–120, 108–107(7), 102, 91, 73 гг. до н. э.). Третья волна связана с хуннско-китайскими войнами при Ван Мане. Известны уводы ханьцев в 11, 12, 25–27 и 45 гг. н. э., но вероятнее всего пленников угоняли в Халху на протяжении всей войны вплоть до распада Хуннской державы в 48 г. [712] Лидай 1958: 31, 33–34, 44–45, 48–50, 190, 205, 254–256; Бичурин 1950а: 59, 61, 63–66, 70–72, 74, 79, 106, 109, 116; Материалы 1968: 47, 49, 51–54, 58–60, 81–82, 89, 100–102; 1973: 20, 25, 57, 60; 1984: 70. .

Кроме китайцев, хунну угоняли в плен и население других владений, а иногда они отнимали у подвластных народов детей и женщин за неуплату дани [713] Лидай 1958: 16, 207, 244–246; Бичурин 1950а: 48, 82, 103, 105,144; Материалы 1968: 39; 1973: 28, 54, 56–57; 1984:65,297–298. . Известны у хунну, правда, уже в постимперское время и покупные рабы [714] Лидай 1958: 702; Материалы 1973: 89. . Возможно, часть пленников из земледельческих стран использовалась на общественных работах [715] Материалы 1973: 126. . Иногда военнопленных и рабов могли убивать на похоронах. Об этом есть упоминания у Сыма Цяня [716] Лидай 1958: 17; Бичурин 1950а: 50; Материалы 1968: 40. . Данные сведения подтверждаются и археологическими свидетельствами [717] Миняев 1992: 111. .

Однако рабский статус поголовно всех военнопленных вызывает сомнение. Во-первых, зафиксированные Бань Гу настроения ханьских рабов позволяют усомниться в рабском положении хуннских иммигрантов и пленников. «Рабы и рабыни пограничных жителей печалятся о своей тяжелой жизни, среди них много желающих бежать, и они говорят: «Ходят слухи, у сюнну спокойная жизнь, но, что поделаешь, если поставлены строгие караулы?». Несмотря на это, иногда они все же убегают за укрепленную линию» [718] Лидай 1958: 230; Бичурин 1950а: 95; Wylie 1875: 53; de Groot 1921: 243; Материалы 1973: 41. .

Правда, в свое время А.Н. Бернштам [719] 1935: 228–229. трактовал данную цитату как свидетельство того, что кочевники хунну выступали союзниками ханьских рабов против китайских эксплуататоров рабовладельцев, но сейчас такая интерпретация воспринимается только как историографический курьез.

Во-вторых, нельзя доверять и упоминаемым в источниках различным терминам, которые переводятся исследователями как «раб». Нередко они совсем не адекватны современному социально-экономическому и юридическому содержанию категории рабство , а отражают лишь неполноправный или несвободный юридический статус данных лиц.

В-третьих, имеется еще один серьезный аргумент против того, что угнанное кочевниками население использовалось в качестве рабов. Г.И. Семенюк систематизировал сведения из китайских хроник об угонах в степь земледельческого населения и сопоставил их с данными об угонах населения китайскими военачальниками из степи. В результате анализа оказалось, что китайцы в хуннскую эпоху угнали в полон примерно в два раза больше номадов, чем те оседлых жителей. Поэтому, полагает автор, «гораздо больше оснований предполагать наличие у них острой необходимости пополнять пленными свои быстро редеющие семьи, включая пленных в состав родов и племен, т. е. говорить об отношениях патриархального рабства или о лишении завоеванных или побежденных ими племен определенной степени самостоятельности» [720] 1958: 57. .

Данные обстоятельства заставляют довольно осторожно подходить к выводам о рабовладении у номадов, сделанным на основе письменных источников.

Вероятно, более правы те исследователи, которые считают, что подавляющее число военнопленных занималось земледелием и ремеслом в специально созданных для этого поселениях [721] Гумилев 1960:147; Руденко 1962:29; Хазанов 1975:143–144; Давыдова 1995: 61. . Однако по социально-экономическому и юридическому положению большинство из этих лиц являлись не рабами . Их статус был близок к статусу данников, с той только разницей, что данничество [722] В этой связи имеет смысл указать на самые принципиальные отличия между понятиями «данничество» и «рабовладение». Во-первых, данничество — вид коллективной, а не индивидуальной зависимости; во-вторых, в отличие от рабов, данники не отстранены от средств производства и сохраняют свою социальную и экономическую структуру; в-третьих, данники и их эксплуататоры не интегрированы в рамках одного этносоциального организма; в-четвертых, положение данников, как правило, намного легче положения рабов [Першиц 1971; 1976; 1994:145 ел.; Хазанов 1975: 158–160]. Следовательно, данничество — это особый, отличный, во всяком случае, от рабства, способ эксплуатации. — это форма внешней, но не внутренней эксплуатации. Каким термином можно назвать подобный способ зависимости? Возможно, имеет смысл более широко трактовать дефиницию данничества , понимая под ним не только вид внешней, но форму внутренней эксплуатации (характерную для сложных мультиполитий наподобие Хуннской державы или Киевской Руси) [723] Крадин 1991: 295. . В то же время, может быть, имеет смысл ввести для характеристики подобных отношений особый термин.

Исследование Иволгинского могильника показывает, что погребальный обряд данных этносоциальных групп отличался от хуннского и был в целом более бедным [724] Давыдова 1982; 1985: 22, 35; Крадин 1999; Kradin, Danilov, Konovalov 2000. . Но в то же время и он не отличался однородностью, что может свидетельствовать о: (1) межэтнической стратификации населения городища, (2) социальных отличиях между иммигрантами (так называемыми циньцами ) [725] Бичурин 1950а: 78; Материалы 1973: 24. и военнопленными или же (3) различиях между пленниками в первом поколении и потомками угнанного земледельческого населения. Анализ погребальных комплексов может быть дополнен изучением социальной топографии синхронного могильнику городища. Даже визуальный анализ показывает определенные различия в размерах жилищ, их конструктивных особенностях и в найденных в жилищах артефактах [726] Давыдова 1985: 20. .