Людвик Флек - Возникновение и развитие научного факта

Процесс превращения личностно-окрашенной и временной журнальной науки в коллективную, общезначимую науку учебника был описан при изложении истории реакции Вассермана. Эта реакция впервые возникла в результате определенного сдвига значений используемых понятий и переформулирования проблемы и затем аккумулировала в себе коллективный опыт, сформировав готовность к направленному восприятию и специальному ассимилированию воспринятого. Такое эзотерическое движение мысли отчасти возможно даже в рамках индивидуального мышления отдельного исследователя: он сам ведет диалог с самим собой, сопоставляет, обдумывает решения и принимает их. Чем в меньшей степени принятие решений зависит от приспособления к науке учебника, чем оригинальнее и смелее личностный стиль мышления данного индивида, тем дольше продолжается процесс коллективизации его результатов.

Примером эзотерической коммуникации идей внутри временного мыслительного коллектива может служить следующее событие. На заседании одного общества по изучению истории медицины обсуждалась история болезни, как она изложена в одном старинном описании; вопрос стоял так: можно или нельзя поставить современный диагноз, принимая в расчет только это описание? Один из участников дискуссии утверждал, что это невозможно, поскольку методы исследования древнего автора слишком отличаются от современных. Другой выступавший возразил, что в принципе поставить диагноз все-таки можно, поскольку болезни остаются теми же самыми, что и в давние времена. Но для этого нужно проанализировать данное описание так, чтобы возникла определенная картина заболевания. Первый диспутант отвечал на это: «Да, конечно, бойезни остались такими же, как прежде, но мы уже иначе образованы, а потому не сможем выстроить такую картину из эмоционально нагруженных описаний, которые, быть может, верно передают тяжесть заболевания и ее опасность, но не дают объективных точек опоры для современного диагноза. Например, в этом описании много говорится о запахе, исходящем от больного, о том, как расслоены его экскременты, как изменяется потовыделение, как больной кричит от боли и страха, но из всего этого мы не можем даже заключить, находится ли больной в жару или нет». Развернулась оживленная дискуссия, продолжавшаяся более часа, от казуистики перешли к принципиальным вопросам, но, что замечательно, в основе всех рассуждений постоянно принималось утверждение, что болезнь как таковая (т. е. спецификация болезни) не могла измениться. Это высказывание, а точнее просто ляпсус второго оратора (в чем он сам позднее признался мне), получило подкрепление столь же непродуманными возражениями первого, и так совершенно неожиданно стало приниматься как нечто бесспорное. Когда этот мыслительный коллектив распался, ни один из участников дискуссии не взял на себя ответственность за принятие этой «аксиомы». Конечно, это высказывание не может быть обосновано, и потому «аксиома» имела столь короткую жизнь, но то, как действовал, так сказать, сверхиндивидуальный механизм ее принятия (в котором не было никакого сознательного и ответственного решения какого-либо индивида), может служить образцом для типичных утверждений из науки учебника. Очень часто просто нельзя найти автора идеи, возникшей в ходе дискуссии и критики, затем не раз менявшей свой смысл, адаптировавшейся и ставшей всеобщим достоянием. Таким образом, она приобретает сверхиндивидульное значение и становится аксиомой, которая направляет линию развития мышления.

В упорядоченной системе понятий какой-либо науки, которая представлена учебником, всякое высказывание ео ipso [166]выглядит много определеннее, более обоснованным, нежели в каком-либо фрагментарном описании из журнала. Оно приобретает силу определенного ограничителя свободного мышления.

Вот один из примеров. Из разрозненных статей в журналах нельзя вывести этиологическое понятие состояния болезни. В конечном счете, оно выводится из экзотерических (популярных) идей и понятий, сформировавшихся вне рамок данного коллектива, но свое современное значение приобретает в ходе эзотерической коммуникации идей. Сегодня это одно из центральных понятий бактериологической науки учебников. Оно могло быть выработано только путем направленного отбора частных исследований и направленной их компиляции. Но когда оно уже попадает в учебник и используется всеми, то становится краеугольным камнем системы понятий и накладывает определенные ограничения на соответствующие мыслительные процессы. Например, высказывание: «Morbus Gallicus, сифилис или болезнь греховного наслаждения, возникающая в зараженных, имеющих шанкр на половых органах, является дочерью проказы, а при некоторых условиях, в свою очередь, может стать и матерью проказы» [167], — становится бессмысленным. Но это происходит только в рамках нашего нынешнего стиля мышления, т. е. такого стиля, который связан со. знанием, опирающимся на этиологическое понятие этой болезни и из которого следует, что сифилис вызывается спирохетами, а проказа вызывается специфическим возбудителем, так что между этими заболеваниями нет никакой связи. Если же болезнь определять через ее симптомы, то родство этих заболеваний выглядит несомненным, и тогда данное высказывание обретает глубокий смысл. Как уже было сказано ранее, этиологическое понятие болезни не является логически единственно возможным. Оно также не может возникнуть само собой в результате накопления определенных знаний.

Тем не менее, современные ученые (или, по крайней мере, большинство из них) находятся под давлением этого понятия и не могут мыслить иначе. Оно оказывает свое воздействие на всю патологию и бактериологию. Последняя становится областью медицины и почти утрачивает свою связь с ботаникой. Стиль мышления общей патологии и бактериологии становится небиологическим, что проявляется как в методологии этих наук [168], так и в узости проблемного поля, ограниченного медицинскими применениями.

Нечто весьма похожее происходит с современным понятием химического элемента, основанным на весовых соотношениях. И это понятие также является результатом действительно коллективного труда, начало которому было положено в ходе эзотерической коммуникации, инициированной отдельными индивидуальными работами. В итоге оно стало элементом систематической, лишенной личностных нюансов науки учебника. «Со времен Бойля попытки изменить некоторые вещества тай, чтобы при этом не увеличивался их вес, оказывались безуспешными. Так, все изменения, которым может подвергаться железо, связаны с увеличением веса… Постепенно выяснилось, что, по крайней мере, семьдесят различных веществ следует в этом смысле считать элементами…» [169]. Много нового в развитие понятия элемента внес Лавуазье, точнее эпоха Лавуазье, которая научила нас считать весовые соотношения постоянными. Оствальд, говоря об этой эпохе, упоминает «странное психологическое явление, которое часто случается в моменты значительного прогресса в науке» [170]. Именно Лавуазье своей теорией горения и законом сохранения массы обеспечил идее о том, что весовые соотношения имеют решающее значение для определения понятия химического элемента, необходимую поддержку. И тот же Лавуазье наряду с весомыми элементами материи признавал невесомые (тепло и свет), «становясь тем самым в оппозицию собственной идее». Оствальд полностью разделяя индивидуально-психологическую точку зрения, объясняет эту удивительную ситуацию чисто психологически, утверждая, что часто, «когда надо сделать последний шаг, чтобы укрепить новую идею в ее споре со старыми, сами творцы новой идеи либо не замечают этого, либо не в состоянии это сдедать». Это происходит, считает он, из-за усталости исследователя, у которого уже не остается сил для того, чтобы окончательно доработать свою идею. Я думаю, что изложенные выше наблюдения ясно показывают несовпадение между тем, как идея предстает в ретроспективном анализе, и тем, как она выглядит в представлениях ее «авторов» (репрезентативных исследователей). Это объясняется просто тем, что не отдельный индивид, а мыслительный коллектив является подлинным творцом новой идеи. Как я уже не раз под» черкивал, коллективная переработка некоторой идеи приводит к тому, что когда изменяется стиль мышления, проблема, поставленная ранее, уже не вполне ясна. Современное понятие химического элемента, как известно, имеет свою предысторию, которая так же, как история этиологического понятия заболевания, может быть прослежена вплоть до мифических времен. И в этом случае современная версия, изложенная в учебниках, сформирована в иных мыслительных коллективах, в экзотерических кругах и в ходе эзотерической коммуникации идей. Такие примеры, число которых можно умножить, делают особенно очевидной роль науки учебника: она производит отбор, смешивание, подгонку и соединение экзотерического знания, знания, берущего начало в иных мыслительных коллективах, и знания строго специального в единую систему. Возникающее таким путем понятие становится доминирующим и обязательным для каждого специалиста-эксперта. Первоначальный сигнал сопротивления впоследствии становится ограничением свободной мысли, которое и определяет, о чем «ельзя мыслить иначе, что должно быть опущено или не замечено, а где, напротив, следует искать с удвоенной энергией. Готовность к направленному восприятию консолидируется и приобретает определенную форму.