Татьяна Опарина - Иноземцы в России XVI–XVII вв. Очерки исторической биографии и генеалогии

Основанием для выезда стало получение наследства в Вустершире. Как явствует из челобитной, до Ивана Ульянова Барнсли дошли сведения о смерти брата, не оставившего прямых наследников: «И писал ко мнѣ (отец. — Т.О .), что брата моево большово не стало. И после брата моиво не осталось ни жены ни детей. А животы ево и имѣние по нашему праву доведутца мнѣ, иноземцу, чтоб тѣми животишками брата моиво и имѣнием чужие люди мимо меня не завладѣли» [210]. Ссылался он и на старого отца: «…Отец мои ныне при древней старости». Действительно, Вильяму Барнсли-старшему в это время должно было быть около 110 лет. Таким образом, несмотря на запреты, переписка с домом существовала. Не позднее 1642 г. Иван Ульянов Барнсли получил известие от отца о предназначавшейся ему доле владений. Как отмечалось, согласно английскому законодательству (в челобитье — «по нашему праву»), поместье переходило к следующему мужчине в роду. Вероятно, кончина старшего брата внесла изменения в условия наследования. Следующим по возрасту являлся находившийся в далекой России Джон Барнсли. Однако правило майората не распространялось на изначально монастырские земли (до диссолюции), наследование которых предполагало завещание. Сейчас трудно сказать, остался ли Джон Барнсли единственным наследником и какова судьба его многочисленных братьев. Неясно, к какому типу земель относились назначенные ему владения. Не располагая необходимой информацией, мы не можем судить о характере наследования. Возможны два варианта: переход к Ивану Ульянову Барнсли имущественных прав по старшинству после усопшего брата (и в таком случае без согласия отца) или же существование завещания, подготовленного братом (как отмечалось, братья, или брат, Джона Барнсли активно помогали освобождению Анны). В любом случае к началу 40-х гг. XVII в. Иван Ульянов Барнсли восстановил отношения с родными в Англии. Клан Барнсли, возможно, простил ему прегрешения начала века (в ситуации погашенного долга?), но, безусловно, рассматривал законным наследником родовых владений.

Очевидно, к этому моменту Иван Ульянов Барнсли возвратился и в британское землячество. В прошении к царю 1642 г. он впервые выступал не как «московский торговый иноземец», а как английский купец. Вероятно, английское сообщество приняло его еще во время конфликта Анны. Беда с дочерью толкнула Барнсли в корпорацию английских купцов почти сразу после того, как он отдалился от них браками следующих дочерей с голландскими предпринимателями. К тому же теперь он являлся обладателем недвижимости в Великобритании, а как представитель рода Барнсли никогда не терял право британского подданства. Примерно через тридцать лет он вернулся в сообщество англичан и сблизился с Московской компанией: челобитная Ивана Ульянова Барнсли сохранилась в документации агента Симона Дигби [211].

В глазах русских властей наследование имущества за границей также являлось весомой причиной для выезда. Иван Ульянов Барнсли не принимал православия и, соответственно, обладал правом покинуть Россию. «Торговые иноземцы» и члены их семей не относились к полноправным подданным Московского государства и сохраняли возможность выезда. Выход из корпорации «московских торговых иноземцев» обычно не возбранялся; вступление в эту группу являлось скорее правом, чем обязанностью. Тем не менее прекращение полуподданства для этого английского купца оказалось непростым. В сохранившемся челобитье 1642 г. Иван Ульянов Барнсли указывал, что неоднократно подавал прошения об отъезде. После настойчивых обращений русское правительство все же удовлетворило его просьбу и согласилось выпустить, однако лишь на время. Ивану Ульянову Барнсли было предъявлено условие возвращения и сохранения торгового дела в России. Насколько насущной для русского правительства была потребность в коммерческой деятельности Джона Барнсли, сказать сложно. Но заложником продолжения его бизнеса в России оставался старший сын Вильям.

Следует отметить, что, мотивируя наследственными спорами, Иван Ульянов Барнсли предпринял попытку вывезти двоих сыновей. Вероятно, после драмы дочери он имел основания опасаться за их судьбу. Джон Барнсли стремился увести прямых наследников в родовое поместье. Но английскому купцу позволялось уехать лишь с младшим Андреем (Генри): «150 году августа 7 день государь пожаловал, велел Ивана Ульянова отпустить с меньшим сыномъ в Аглинскую землю на время. А большому ево сыну быти въ ево мѣсто на Москвѣ, а в Аглинскую землю не отпускать» [212]. Старший, Вильям, как явствовало из резолюции властей на челобитье, оставался в Москве гарантом возвращения отца. Таким образом, уже в 1642 г. Вильяму Барнсли было отказано в отъезде в Англию. (Ему, как и Анне, суждено было навсегда остаться в России.)

Джон Барнсли выехал, удачно разрешив земельные споры в Вустершире. Андрея (Генри) он оставил в родовом поместье Барнсли-Холл [213]. Сам же он, видимо, принужден был из-за старшего сына вернуться в Россию. Наиболее вероятно, как английский купец он упомянут под 1644 г. [214], однако в таком случае сразу выехал вновь. В 1645/46 г. Иван Ульянов Барнсли отсутствовал в России: сын Вильям стремился приехать к нему в Англию. Посещал ли еще раз Иван Ульянов Барнсли Россию, сказать сложно. В 1648 г. в Вологде действовал Джон Барнсли (John Barnesly) [215], но весомых оснований для отождествления его с Иваном Ульяновым Барнсли нс существует. Безусловно, в 1649 г. все английские купцы покинули Московское государство.

Что касается Вильяма Барнсли, то, оставшись без отца, в силу неизвестных нам причин (молодости?) он не занялся коммерцией самостоятельно. После отъезда Джона Барнсли наследник не продолжил его дела. Он был сразу нанят Петром Марселисом. С 1641 г. Вильям Барнсли состоял на службе у датского фактора [216]. В 1641 г. он доставил из Архангельска в Москву закупленную Марселисом в Дании большую партию мушкетов. Влиятельный родственник принял под свое покровительство шурина, а с ним, вероятно, и капиталы Джона Барнсли. Торговое предприятие Джона Барнсли (в котором так нуждалось правительство?) на время его отсутствия прекратило деятельность.

Дело Петра Марселиса, напротив, увеличивало обороты торговли, возможно поглотив средства Джона Барнсли. В этот период у Петра Марселиса (помимо собственных), очевидно, существовал и иной источник притока денег. Как отмечалось, Хармен Фентцель обеспечивал присутствие в России капитала компании де Вогелар — Кленка. По мнению Я. В. Велувенкамп, в совместных торговых операциях с Марселисом Хармен Фентцель не только распоряжался собственными средствами, но и привносил в общий бизнес деньги и льготы голландской фирмы [217]. Имея столь широкие финансовые возможности (и покровительство правительства в период дела Вальдемара), партнеры-родственники заинтересовались доходными экспортными монополиями. В 1641 г. они сумели заключить с правительством удачную сделку. В том же 1641 г. Фентцелю (за которым, очевидно, стояли деньги де Вогелара и связи Петра Марселиса) удалось в сложном споре с агентом Московской компании Симоном Дигби получить на пять лет откуп монопольной продажи смолы [218]. Сотрудничество компаньонов далее продолжилось в иной сфере. Следующим коммерческим успехом стало приобретение в 1646 г прибыльной монополии на откуп ворвани с побережий Белого и Баренцева морей [219]. Активная совместная деятельность Хармена Фентцеля и Петра Марселиса вызывала протесты как русских [220], так и английских купцов. Агент Московской компании Симон Дигби постоянно жаловался русскому правительству на противодействие Фентцеля и его партнеров в закупке необходимого количества смолы, предназначенной для содержания английского торгового флота в России. В свою очередь, Фентцель предъявлял факты нарушения Московской компанией своих прав и проникновение на запретные для иностранцев территории [221].