Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

До трех часов дня войска отдыхали, затем бой возгорелся снова. По приказу Суворова разом двинулась вся линия - Край, Дерфельден и Мелас. Мелас с частью русских войск атаковал высоты на правом фланге французской позиции за Нови, занятые дивизией Ватрена. Французы выставили на высотах всю артиллерию и встретили союзников страшным огнем. Бой загорелся по всей линии самый отчаянный. Французы держались твердо, как стена, и опять стали разбиваться об эту стену бурно набегавшие людские волны....

Но теперь союзники получили 8,000 подмоги и стали охватывать неприятельский фланг. Мелас поднялся на высоты. Две его колонны дошли по Скривии до Серавалле, прогнали Домбровского, блокировавшего форт, заняли Арквату в тылу французов, и часть их двинулись к Нови, к Меласу. Дивизия Ватрена, вынужденная повернуть фронт правым флангом назад, держалась довольно слабо; цисальпийский легион при первом натиске бежал в ужасе, офицеры впереди. Прискакал начальник правого крыла Сен-Сир с полубригадой и восстановил бой: наступление замедлилось, войска Меласа подались назад. Французы захватили в плен одного австрийского генерала и отбили два орудия. Дивизия Ватрена начала выстраиваться, но русские после кровопролитного боя ворвались наконец в Нови и показались на высотах. Держаться французам уже было нельзя, приходилось думать об отступлении.

Но и отступать было почти некуда: прямой путь на Гави был захвачен, и двум бригадам правого французского крыла пришлось искать спасения окольными дорогами. Левое крыло, сбитое Краем, могло отступать только на Пастурану, а туда уже шли русские от Нови. Там столпились отступавшие: узкие улицы деревни и глубокий овраг загромоздили пушками и обозами, и в эту хаотическую массу полетели пули небольшого австрийского отряда. Несколько лошадей было убито, обоз стал, и единственная дорога закрылась для отступавших. Деревня и её окрестности заполнялись густыми толпами, в которых не пропадал ни один выстрел. Стали подходить русские, и небольшой отряд занял кладбище; с другой стороны показались австрийцы Края и двинулись в атаку. Толпы французов рассыпались во мгновение ока в разные стороны, куда попало. Один батальон пытался обороняться, предводимый двумя генералами, но без успеха. Оба генерала, израненные, попали в плен, а перед деревней целая бригада сложила оружие.

Отступление французов, обратившееся, кроме части войск Сен-Сира, в бегство, началось в 6 часу вечера. Незадолго перед тем, когда победа не подлежала уже сомнению, Суворов послал Розенбергу приказ идти к Нови, а сам, объехав некоторые войска, остановился в каком-то домике для отдыха и распоряжений. Было около 7 вечера, жара стояла еще сильная. Суворов велел открыть настежь окна и быстрыми шагами ходил по комнате, у двери стоял казак с обнаженной саблей. Приехал поручик Толль от Розенберга, который выступил в 6 часов и спрашивает, где по приходе расположиться. "Хорошо, мой друг, сейчас дам приказание", сказал Суворов и послал за двумя или тремя лицами штаба, продолжая расхаживать. Суворов был в том же костюме, что и во время боя: в рубашке, в коротком исподнем платье из летней ткани и полусапогах; сухощавые его ноги охватывались у самых колен пряжками; он был покрыт потом и пылью. Пришли чины штаба, Суворов продиктовал им несколько приказаний, подошел потом к Толлю и спросил его, заложены ли мины под Тортоной. Толль отвечал, что не знает. Как уязвленный отскочил от него Суворов, закричал: "Немогузнайка, опасный человек, схватите его", и забегал по комнате с разными странными ужимками и восклицаниями. Присутствовавшие или опустили глаза, или обратились с безмолвным укором к молодому офицеру. Толль стоял в оцепенении. Прошло минут десять во всеобщем замешательстве; затем Суворов успокоился, передал сконфуженному Толлю запечатанное приказание и отпустил его, сказав серьезно: "Вы должны знать все, будьте вперед осторожнее".

Войска, утомленные до последней степени более чем полусуточным боем, расположились на ночлег на поле сражения. Преследование продолжали одни передовые части. Французы бежали по всем направлениям, их гнали, рубили, забирали в плен кучами. Лишь спустившаяся ночь дала им возможность свободнее вздохнуть. Как союзники понесли огромную потерю во время сражения, так французы особенно пострадали при отступлении. Очевидец говорит, что тела лежали вокруг Нови почти сплошь одно около другого, и было их так много, "как на самом урожайном поле не могло быть снопов сжатого хлеба". Приходилось заботиться только о своих, да и на это требовалось много времени. Собирать раненых французов, отвозить их в госпитали и хоронить мертвых приказано было окрестным жителям.

Войска отдыхали, лишь издали, из горных ущелий, доносились еще выстрелы: то передовые партии следовали за бегущими французами. Вдруг около полуночи раздалась ружейная трескотня в Нови, потом затихла и опять возобновилась. Войска поднялись, стали в ружье; Суворов послал туда один русский батальон. Оказалось, несколько сот французов укрылись в домах, садах и оврагах, и с наступлением ночи, при содействии жителей большой толпой напали на главный русский караул. Караул встретил их выстрелами и штыками, но был подавлен массою и почти поголовно лег на месте. Французы заперли городские ворота и вознамерились обороняться, но подоспевший русский батальон отбил ворота и ворвался в город. Французы были большей частью переколоты, остальные рассеялись и попрятались по домам. Между горожанами находилось много французских сторонников. Два раза в продолжение кампании Багратион занимал Нови, и все-таки они успевали наносить союзным войскам вред. Горожане из французской партии укрывали французов и даже участвовали в нападении на русский караул, доказательством чему служило пятеро из них убитых. Многие дома, где укрылись французы, были взяты, все попавшиеся под руку переколоты, имущество уничтожено и разграблено. Досталось конечно не одним укрывателям, потому что разбирать было недосуг, да и невозможно, но в это время явился Суворов и остановил солдат.

Этим закончилось сражение при Нови. Отличительная его черта состоит в необыкновенном упорстве обеих сторон и в естественном следствии этого - в огромных потерях. Суворов говорил, что не видал еще такого жестокого и упорного дела . У союзников больше всего потерпели войска Края, находившиеся в огне с раннего утра до вечера; у него выбыло из строя больше 5,000 человек. В русских войсках убыль доходила почти до 2,000; общие потери союзников составили 8,000; в числе раненых было несколько генералов. Урон французов был еще значительнее; самые умеренные показания определяют его в 9,500 человек убитыми, ранеными и пленными, но он был выше по меньшей мере на 1,500, если учесть, что много раненых французов следовало за отступавшей армией при помощи пленных австрийцев, приставленных к ним для этого. Сверх того у французов разбежалось несколько тысяч человек. Среди 4,600 пленных были 84 офицера и 4 генерала, из которых двое, Груши и Партуно, были отправлены в Петербург, так как Император повелел прислать к нему французских генералов, которые будут "взяты в полон без акорду". Союзники взяли 4 знамени и 39 орудий, т.е. почти всю полевую артиллерию, состоявшая из 40 орудий.