Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Пункт этот находился на полпути между Турином и Тортоной и был избран как центральная позиция на случай предприятий французов со стороны Кони или Генуи. Осада тортонской цитадели, прерванная сражением при Нови, после победы возобновилась, однако огонь осадных батарей не имел действенности против казематированных построек, и Суворов, в нетерпении, приказал корпусу Розенберга готовиться к штурму. Уже не один раз подобные крайние решения приводили к искомому результату - сдаче крепостей; в этом случае угроза штурма тоже произвела действие, тем более, что разгром французов при Нови отнимал у храброго и решительного тортонского коменданта надежду на освобождение крепости от осады. 11 августа заключено до 31 числа перемирие, а в этот день условлено сдать крепость на капитуляцию, если она не будет выручена французской армией, причем гарнизон получал свободу с правом возвратиться во Францию, а со своей стороны давал обещание не служить против союзников 4 месяца. Условие было выгодное для обеих сторон, потому что по исчислению инженеров, требовалось не меньше 3 недель для пробития бреши. Но срок капитуляции задержал Суворова в Италии и был одной из причин неудачи Швейцарской кампании.

Три недели простоял Суворов в лагере при Асти. Здесь, как и в Александрии, справлялись торжественные дни, служились молебны, раздавались награды при церемониальной обстановке. Отовсюду поздравления, пожелания дальнейших успехов, милости коронованных особ. Сардинский король, выразив глубокую признательность Императору Павлу, обращался с любезными письмами к Суворову, называя его "бессмертным". Карл Эммануил даровал Суворову высшие награды королевства, сделал его "великим маршалом пьемонтских войск и грандом королевства, с потомственным титулом принца и кузена короля", так что с этого времени король и его братья подписывались в письмах к Суворову: "Votre tres-affectionne cousin". Депутация от Турина поднесла фельдмаршалу золотую шпагу, осыпанную драгоценными камнями, с благодарственной надписью. Множество поздравительных и признательных адресов получил Суворов из разных частей Италии. Даже камердинер его, Прохор Дубасов, попал в милость: Сардинский король наградил его двумя медалями за заботы по сбережению здоровья Суворова.

Император Павел был чрезвычайно рад, что его подданный, предводитель русских войск, сделался предметом такого внимания и отличий, что и высказал в любезном рескрипте на имя Сардинского короля, благодаря его за великодушную оценку заслуг Суворова и русской армии. И самому Суворову Государь выразил по этому поводу свое благоволение, как бы не желая упустить случая сделать ему приятное. Дозволив принять отличия, пожалованные Карлом Эммануилом, Государь написал: "чрез сие вы и мне войдете в родство, быв единожды приняты в одну царскую фамилию, потому что владетельные особы между собою все почитаются роднею".

В Англии он тоже сделался любимым героем. Англичане, между которыми столько эксцентриков, смотрели на его причуды и выходки благосклонно. Газетные статьи о Суворове и его подвигах появлялись чуть не ежедневно; издавались и особые брошюры с его жизнеописаниями, и карикатуры, способные вызвать улыбку. Имя Суворова сделалось даже предметом моды и коммерческой спекуляции; явились Суворовские прически, Суворовские шляпы, Суворовские пироги и проч. В театрах пели в честь его стихи, на обедах пили за его здоровье; по словам русского посланника в Лондоне, графа Воронцова, Суворов и Нельсон были "идолами английской нации, и их здоровье пили ежедневно в дворцах, в тавернах, в хижинах". На официальных обедах, после тоста за здоровье короля, провозглашалась здравица Суворову; однажды, после смотра Кентской милиции и волонтерам, когда лорд Ромней угощал короля и все 9,000-ное войско обедом, король провозгласил первый тост за здоровье Суворова. Воронцов обратился к Суворову с просьбой выслать свой профиль для гравирования и когда получил, то благодарил, говоря, что ему не дают покоя, все жаждут иметь изображение героя. То же происходило почти во всей Европе. Известный корреспондент Екатерины II Гримм, бывший в 1799 русским резидентом в Брауншвейге, пишет Воронцову, что вынужден принимать процессии желающих взглянуть на миниатюрный портрет Суворова, подаренный ему Суворовым после последней Польской войны, и теперь заказал с портрета гравюру. В России слава Суворова доведена патриотическим чувством до апогея. Он был гордостью отечества; в современной корреспонденции беспрестанно наталкиваешься на слова: "приятно быть русским в такое славное для России время". Как ни щедро император Павел награждал Суворова, но русскому обществу это казалось мало; ожидали чего-нибудь доселе не бывалого, и носились разные слухи. В московском воспитательном доме напечатали рисунок новой звезды, якобы учрежденной Государем для пожалования собственно Суворову, и рисунок этот продавался по 25 коп. за экземпляр, а так как ничего подобного не предполагалось и слух был ложный, то приказано разыскать выдумщика.

Таким образом Суворов, сидевший в Асти, был предметом всеобщего любопытства, изумления и чуть не благоговения в антиреволюционной Европе, а в революционной Франции возбуждал ужас. Многие считали неизбежным скорое вторжение русского полководца в пределы республики, и составляли пари насчет срока, нужного ему, чтобы достичь Парижа. Эти два хора, друзей и врагов, были явлением естественным; ненормальным было отношение Австрийского правительства. Больше всех была обязана Суворову Австрия, а от австрийского императора Суворов не видел ничего, кроме комплиментов и крупных неприятностей. Даже в переписке лиц дипломатического мира это служит предметом недоумения и негодования.

В Асти Суворов занимался обучением войск; цепь учений, маневров, смотров не прерывалась. В лагерь стекались толпы любопытных, с напряженным вниманием следили за русскими войсками, силясь уловить тайну постоянных побед. Суворов давал австрийским генералам наставления в военном деле. Совершенно верно относя поражение Штрауха и Рогана раздроблению их сил, Суворов указывал Гадику, что его 13,000-ный корпус слишком разбросан, ибо в главном отряде остается всего два батальона. Кордонная линия всегда может быть опрокинута, потому что неприятель выбирает один пункт для нападения; все пути и тропинки следует занимать не для их защиты, а для наблюдения, дабы дать время главным силам поспеть навстречу противнику. Барону Краю Суворов писал: "Ни одного поста не должно считать крепостью. Нет стыда уступить пост превосходному в числе неприятелю; напротив, в том и состоит военное искусство, чтобы вовремя отступить без потери. Упорное же сопротивление для удержания иного поста стоило бы дорого, между тем впоследствии придется все-таки отдать его превосходному неприятелю. Уступленный пост можно снова занять, а потеря людей невозвратима; нередко один человек дороже самого поста".