Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Генерал-лейтенант Римский-Корсаков, о котором Павел имел выгодное мнение, был человек образованный и не без достоинств, но самонадеян, надменен и горд, отличался упрямством и своенравием, ни во что ставил чужие мнения и был о себе очень высокого мнения. Он имел пренебрежительный взгляд на иностранные армии, особенно на французскую, что уже доказывает его непригодность на назначенный ему высокий пост, а сам не представлял ровно ничего, что оправдывало бы такие понятия. Он не сумел завести в своем штабе хоть подобие порядка и никому не доверял, но и сам ничего не делал. Беззаботность и беспечность возведены были им в административный принцип, и во всех частях корпусного управления царил полный хаос. С появления на театре войны у него начались споры и столкновения с австрийскими генералами и неудовольствия с эрц-герцогом. Выказанная австрийцами двуличность, их зависть и стремление к подвохам, по словам английского дипломата Викгама, усилили его недоверчивость и вселили в него справедливые опасения. Действия эрц-герцога в течение двух недель и отсутствие всякого результата тоже не внушили русскому генералу ничего хорошего. Он не сдерживал себя, его капризам и своенравию не было конца, и до того надоел эрц-герцогу, что желание избавиться от него могло стать одной из причин выступления австрийцев из Швейцарии.

Это выступление было роковым для коалиции. Терпение русского Императора истощилось. Австрийский посланник пытался успокоить его постепенной сменой русских войск, но в опровержение его слов эрц-герцог Карл уже был у Мангейма. Государь приказал объявить Кобенцелю, что поступки Венского кабинета принудят его разорвать союз. Но, дорожа мыслью о спасении Европы, "все равно от французов или от Цесарцев", и опасаясь сепаратного мира между Австрией и Францией, Павел приостановил разрыв. Лондонский кабинет тоже вмешался в дело, ибо Тугут недавно уверял английского посланника, что австрийцы выступят из Швейцарии не иначе, как по занятии их позиций равными силами русских. Но Тугут отказался от встречи, и английское министерство предписало посланнику выехать из Вены, если Тугут будет упорствовать в отказе.

Руководитель австрийской политики, начавший путаться в своих сетях, усилил ухищрения и происки. Он поручил своему клеврету графу Дитрихштейну укротить гнев Павла I. Тот отправился в Петербург в огромной и блестящей свите эрц-герцога палатина, жениха великой княжны Александры Павловны. Но еще 7 сентября Государь отправил рескрипт Суворову, где писал про "неподвижность эрц-герцога Карла, корыстолюбивые виды Венского двора, веками засвидетельствованное хитрое и двоякое его поведение, лесть в словах и делах, в числе коих неожиданный свадебный приезд эрц-герцога Иосифа". Суворову давалось полномочие на любые случаи, поручалось сохранение чести и достоинства Государя и славы русского оружия. Признавалось нужным по овладении остальными крепостями в Италии, соединить все русские войска в Швейцарии, по прежде сообщенному плану, и разрешалось действовать оттуда куда и как заблагорассудит . Если Вена заключит сепаратный мир с Францией, Суворов полномочен продолжать войну в Швейцарии или вернуться с армией в Россию. В заключение говорилось: "Мужайтесь, князь Александр Васильевич, и идите на труды, аки на победы; живите с Богом и со славою".

В Вену сообщено, что Государь, оставаясь верным своим целям, решил отделить свои войска от австрийских и действовать в Швейцарии независимо. В конце рескрипта прибавлено: "Весьма желаю, чтобы император Римский один торжествовал над своими врагами или чтобы он снова убедился в той истине, столь простой и осмилетним опытом доказанной, что для низложения врага, бывшего уже раз у самых ворот Вены, необходимы между союзниками единодушие, правдивость и в особенности искренность".

16 сентября граф Ростопчин написал Суворову: "Государю угодно было бы, чтобы вы, по выходе из Италии, попросили абшида от Римского императора; зачем вам носить мундир столь несправедливого против вас государя"?

Государь не вполне уяснил опасность, которой подвергся Римский-Корсаков. Донесения Суворова открыли ему глаза, и Павел I сильно обеспокоился за судьбу русского корпуса. Он еще раньше повелел, чтобы Корсаков не предпринимал никаких важных действий без разрешения Суворова, а теперь поручил последнему командование корпусом в Швейцарии и велел поспешить на соединение с ним. Не смотря на это, он надеялся на лучшее и планировал вступление Суворова во французские пределы. Болезненное воображение увлекало Павла I за пределы возможного и питало надежды, для которых не было оснований. Он даже обратился с декларацией ко всем членам Германской империи, и сообщил Суворову свои виды на случай, если к русским войскам примкнут контингенты Германских владетелей. Но он уже до такой степени не доверял союзнику, что на случай вторжения во Францию предостерегал Суворова от "двух задвижек", разумея армии эрц-герцога Карла и Меласа. Допуская возможность мира между Австрией и Францией, он обдумывал меры к защите пределов своей Империи, писал Суворову о сохранном возвращении войск в Россию и предназначал его для командования на западной границе Империи.

Подозрительный, склонный к ограничению всякой власти, кроме собственной, Павел I давал однако своему полководцу обширнейшие полномочия. Сообщая ему наставления, он как будто боялся сказать что-нибудь лишнее, связать его обязательностью указаний. В рескриптах Павел постоянно делает оговорки, предоставляя Суворову полную волю не принимать указание, употребляет слова "советую", "на ваше усмотрение". В одном из рескриптов он выражается так: "Сие предлагаю, прося простить меня в том и возлагая на вас самих избрать - что делать; верьте, что я знаю цену вам". Такое отношение Павла к Суворову, порожденное обстоятельствами, было единственно возможным.

Выступление Суворова с одними русскими войсками сделалось неотвратимым. Надо было торопиться, но он ждал срока капитуляции тортонской цитадели. Выжидание было крайне томительно в виду тревожного будущего, и он решил тронуться на несколько дней прежде срока. Рано утром 28 августа Дерфельден выступил из Асти, а Розенберг из Ривальты, оба по направлению к Сен-Готарду. Но в тот же день неприятель тремя сильными колоннами показался из гор для освобождения Тортоны, и Суворов приказал войскам вернуться. Обратный поход произведен с замечательной быстротой, за что объявлена от фельдмаршала благодарность.

30 августа Моро, еще не зная о возвращении русских войск, предпринял вторую попытку освобождения Тортоны, но удостоверившись в присутствии корпуса Розенберга, отступил. В тот же день австрийские войска заняли, по условию капитуляции, караулы у цитадельных ворот, и назавтра французский гарнизон в 1,100 человек вышел из крепости, оставив 75 орудий, большое число ружей, пороху и других запасов. В 7 часов утра русские войска снова выступили в путь к Швейцарии.