Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Старался он приспособить к такой деятельности и своих управителей из офицеров, особенно Матвеича, жившего в центре приказных дел, в Москве, - так как очень побаивался и недолюбливал лиц вроде Черкасова, с их системою "облупления" своего доверителя. Суворов уверяет своего адъютанта, что ничего тут хитрого нет, стоит только вникнуть. "Юристам я не верю, с ними не знаюсь, они ябедники", так поясняет Суворов. "Апеляция только ябеда", говорит он по другому случаю, а в писании к миру в одну из своих волостей объясняет: "слышу, у вас спорные дела со времен моего родителя; если вы скоро не примиритесь, хотя бы с небольшой уступкой, то я первого Мирона Антонова накажу телесно". Он приказывает иногда идти на мировую во что бы то ни стало, ведет счет тяжебным и спорным делам; оконченные запечатывает, откладывает в сторону, вычеркивает из реестра. В письме его к Матвеичу читаем: "очень мне на сердце новгородское апеляционное дело по сенату; крестьяне мои сами признаются виноватыми, мы же лезем в ябеду: стыдно и бессовестно".

Когда приходилось ведаться с приказами и судами, неизбежны были посулы, подарки. Представляемые Суворову отчеты полны подобного рода издержками; он смотрит на них, как на расход неизбежный и даже сам указывает на эти средства, как на приемы самые верные к ускоренному решению дел. Он пишет Матвеичу: "можешь подарить денег губернаторскому фавориту, коли хочешь, чтобы он его наклонил". В другом месте советует тому подарить, другого угостить, третьему поднести. Подобно своим современникам, он смотрел на все это, как на дело естественное, как на вознаграждение постороннего лица за труд в пользу его, Суворова. Нравственное чувство Суворова сказывалось в ином. Он возмущался например всяким предложением обсчитать противника или казну с помощью какого-нибудь приказного ухищрения, отбыть от установленных пошлин или уменьшить их цифру через написание документа в меньшей противу действительного сумме.

Суворов покупал немало; у него была наклонность к приобретению. Он пишет Матвеичу прямо, что по примеру отца хочет прикупать деревни: "я не расточать, а собирать желаю". Ограниченность потребностей позволила ему начать сбережения довольно рано. В 1767, будучи полковым командиром, он купил землю "200 четвертей в поле". Правда, еще раньше он имел уже собственное небольшое состояние - 189 душ, доставшихся по смерти матери. В феврале 1774, после женитьбы, перед возвращением из отпуска в армию Румянцева, он дает доверенность Василию Ивановичу - на оставляемые деньги покупать имения, давать взаймы. В следующем году Василий Иванович умер, все состояние перешло к сыну. Александр Васильевич начал прикупать имения, и в продолжение 9 или 10 лет успел приобрести до 1500 душ не только на сбережения, но и взаймы. В особенности богата займами вторая половина 1770-х. Покупки он делал вблизи своих имений, в основном у небогатых родственников, плохо хозяйничавших. Он наблюдал, и своим управляющим приказывал наблюдать, не замотается ли кто из соседей и не вздумает ли продавать имение; в таком случае Суворов покупал, занимая деньги или закладывая какое-нибудь имение.

Помещики держали свои имения на барщине или на оброке; первая по доходам была в полтора раза выгоднее, зато при оброке владельцу не надо было проживать в деревне; он избавлял помещика от хлопот и был менее обременителен для крестьян. Суворовские имения были оброчные, так велось и при Василии Ивановиче. Однако, кроме денежного оброка, он обложил крестьян работами, поборами, приносами и прочими натуральными повинностями. Подобные поборы были тяжелы для крестьян, потому что в браковке и приеме предметов натурой открывалось широкое поле произволу и злоупотреблениям старост, бурмистров и других властей. В сущности, обложение крестьян поставкой продуктов было выгодно именно приемщикам, а не помещику, особенно если он находился вдалеке. Суворов понял это, и поборы натурой уничтожил, повысив оброк. В кончанском имении например оброк был в 3 рубля, вместо 2-х, что должно быть признано для крестьян по меньшей мере не обременительным, а вернее прямо выгодным. Лет через 10 он повысил оброк на рубль причем в трех вотчинах из шести добавочный рубль назначил на строение церквей и содержание причта. Из оброчных денег кончанского имения он определил на домашние расходы по усадьбе, на дворовых и пр. 500 рублей, и таким образом из 4000-ного кончанского оброка сам получал всего 2500 р. Излагая все это в инструкции "старосте со крестьяны", он между прочим говорит: "если же на домашние расходы против полагаемых 500 рублей чего паче чаяния доставать не станет, то можно употребить из церковной тысячи рублей, только то дурно и стыдно". К концу жизни Суворова оброки были в одной вотчине (в Кончанском) 4 рубля, в четырех 5 рублей, в одной 6 рублей.

Такое возрастание было явлением всеобщим, и Суворов не опережал, а скорее отставал от него. В первую половину царствования Екатерины, средний оброк был до 2-3 рублей с души; в 80-х - не менее 4 р., а во многих имениях гораздо больше; в 90-х - в среднем 5 p., местами взималось 10, 15 и даже 20 рублей.

Суворов неоднократно возлагал разные сверхоброчные расходы, с зачетом в счет оброка следующего года, а иногда прямо требует (и получает) часть будущего оброка. С кончанского имения он взял, например в 1785 году, весь оброк на следующий год. Если бы оброк был не по силам или доходил до предела возможности, то требования помещика оставались бы неисполненными или дурно отразились на благосостоянии крестьян. Но этого не было.

По обычаю, крестьяне, отсылая оброки, преподносили своему господину в виде гостинца грибы, рыбу, дичину. Делали это и Суворовские крепостные, и Суворов гостинцы принимал, но в зачет оброчной суммы.

Из числа сохранившихся документов заслуживают внимания две записки; обе они относятся, по всей вероятности, к 1780-м годам. В одной он пишет, что лень крестьян порождается излишком земли и легкими оброками. Многие земли пашутся без навоза, земля вырождается, являются неурожаи. Приказывает пахать под посев по числу скота, а неунавоженную землю пускать под луга, а впредь размножать рогатый скот; нерадивые будут наказаны. Скотину не продавать и не резать; когда её будет много, и вся пахотная земля укроется навозом, можно и в пустоши лишний навоз вывозить. У крестьянина Михаила Иванова одна корова; следовало бы оштрафовать старосту и весь мир за то, что это допустили. На первый раз прощается; Иванову купить корову на господский счет, но отнюдь не в потворство другим, и никому впредь на это не надеяться. Крестьяне богатые должны помогать в податях и работах неимущим; из последних особенно почитать тех, у кого много малолетних детей; того ради Иванову купить на господский счет еще шапку в рубль. Лень исходит также из безначалия; оттого старосте быть не на год, а на три года. Ежели он будет исправен и крестьяне разбогатеют, то в работах будет ему помощь от мира, а все земские угощения - на счет вотчины.