Александр Пертушевский - Генералиссимус князь Суворов

Суворов приказал кавалерии атаковать, а пехоте спешить на поддержку кавалерии. Четыре егерских батальона двинулись за Исленьевым беглым шагом, за ними пехотный полк, затем остальная пехота. Движение производилось уступами.

Сераковский занял двумя колоннами выгодную позицию на высоте за дер. Коршин; на плотине поставил три батареи по 4 орудия, с намерением тут держаться, а конницей и третьей колонной атаковать наш левый фланг. Но эта колонна сама была атакована Исленьевым с фронта и фланга. Атаке мешала изборожденная рытвинами песчаная местность, да и польская артиллерия била сильно и метко; кроме того, очень досаждали из лесу выстрелы засевшей там части пехоты и артиллерии. Двукратная атака Исленьева не удалась, но когда бригадир Исаев ударил во фланг находившейся при колонне коннице, смешал ее, насел ей на плечи и погнал, то третья атака имела успех. Было захвачено несколько орудий, и русские эскадроны, врубившись в неприятельскую пехоту, сильно ее растрепали. Расстроенная и поредевшая колонна отступила к Коршину, где пыталась построиться на возвышенном месте.

Исленьев был слаб, чтобы атаковать Сераковского с двумя колоннами на позиции, да и Сераковский на ней не остался. Заметив приближение четырех егерских батальонов, а за ними уступами остальную русскую пехоту, он отступил. Лес был недалеко и мог спасти поляков от полного поражения, как спас при Крупчицах. Две колонны потянулись вправо, третья влево, на поддержку замаскированной лесной батарее, которая сильно вредила русским и которой Исленьев грозил атакой.

Подоспел Шевич с кавалерией правого фланга, обходя поляков справа. Он помог атакам Исленьева и затруднил вступление неприятеля в деревню Коршин, но не мог препятствовать занятию позиции. Когда же Скраковский возобновил отступление, то Шевич, снова его обскакав, атаковал невдалеке от леса, куда шли две колонны поляков. Несмотря на жестокий пушечный и ружейный огонь, русская кавалерия опрокинула польскую и врубилась в пехоту. Неприятель защищался с упорством, которое граничило с отчаянием; мало кто просил пощады, и почти вся колонна полегла рядами, как стояла. Тогда Шевич обратился на вторую колонну, атакованную еще раньше несколькими эскадронами. Она подверглась почти той же участи, но с меньшим уроном, потому что многие успели добраться до леса. При этом взято 6 пушек.

Оставалась третья, лесная батарея. Исленьев с конницей левого фланга взял батарею с одного удара и потом обратился на колонну, которая в свою очередь его атаковала, производя жаркий огонь из четырех орудий. Завязался упорный бой. Русская кавалерия пробилась; остатки последней польской колонны направились к Добрину, бывшей вблизи на варшавском тракте, а беглецы в одиночку и кучками спасались правее, по болоту, покрытому лесом и кустарником, которое тянулось далеко в обе стороны, т.е. вправо к Бугу, и влево за Добрин, по берегам речки Красны. Подошли русские егерские батальоны с одним орудием, к которому скоро присоединилось второе, а затем еще два - так трудно было двигаться артиллерии по пашням, пескам и рытвинам боевого поля. Несмотря на плетни, рвы и другие препятствия, в этом месте особенно многочисленные, русские продолжали преследование; неприятель давал слабый отпор, бросал пушки, зарядные ящики, и напрягал все усилия, чтобы достичь поскорее деревни, полагая в ней свое спасение. Но часть русской кавалерии и егеря бросились в обход Добрина, дабы отрезать путь отступления, что и исполнили при чрезвычайном напряжении сил, особенно пехоты, которая прибыла туда почти вслед за конницей.

За дер. Добрин протекает речка Красна, впадающая ниже Бреста в Буг; от Добрина до речки тянулась гать, а через речку был перекинут мост. Сюда и спешили русские войска и прибыли так скоро, что через гать и мост беглецы успели перебраться лишь в небольшом числе, а остальные были отрезаны. Русские разрушили мост, испортили гать и открыли артиллерийский огонь по деревне, где скопились беглецы. Выгнанные оттуда, они попали под картечь, под сабли конницы и штыки пехоты. Некоторые бросали амуницию и оружие и попадали в плен, другие не сдавались и погибали. Небольшой кавалерийский отряд, коней в сотню, завяз; люди тонули вместе с лошадьми или были перестреляны; немногие ушли пешими. Русская конница преследовала спасшихся в бою верст 15 от Бреста. Казаки с батальоном егерей пошли еще дальше, а другие войска тем временем очищали окрестные леса. Очищение продолжалось два-три дня. Общего преследования не было, потому что некого было преследовать: спаслись бегством отдельные люди, часто безоружные; удалось уйти и Сераковскому в сопровождении нескольких человек.

Видимое глазу пространство было усеяно телами, которые местами лежали кучами, между ними изредка белели кителя русских. Дело было кровавое, как и при Крупчицах; разъяренные солдаты, бившиеся почти исключительно холодным оружием, наносили смертельные удары, и убитых было гораздо больше, чем раненых. Это было следствием избиения русских в Варшаве, тем более, что как ни кровав был варшавский эпизод сам по себе, молва еще более раздула его, возбуждая в русских сердцах негодование и ярость. Оттого брестское поле сражения представляло необычную картину даже для закаленных Суворовских солдат. "Ну, поработали ж мы", говорили они друг другу, обводя глазами кругом, и в словах их звучало не только гордое чувство, но жалость и соболезнование. "Да кто ж виноват, сами они виноваты. Прости нас Господи Боже наш, а покойникам дай царствие твое небесное".

Большая потеря русской пехоты была от польской артиллерии в начале боя, при движении к неприятельской позиции, и оттого уборка убитых и раненых началась, еще когда дело продолжалось под Добрином. Раненых сносили к лекарям, русским и пленным польским, которых впрочем было мало; люди, разыскивавшие живых между убитыми, помогали им чем могли и как умели: поили водой, давали из ранцев сухари, старались остановить кровотечение, разрывали для этого свое чистое белье. Было объявлено, что находившийся под Добриным Суворов прислал приказание: "помогать раненым полякам". Сносили и покойников русских, укладывали их рядком, поротно и эскадронно, ставили в головах образа, читали Псалтырь; священники служили панихиды по убитым, молебны за избавление от смерти.

В разгар этих занятий явился Суворов из-под Добрина, измученный, в поту, в пыли, с грязными потёками на лице. За ним неслась конница, дальше тянулись егеря. Он здоровался с людьми и благодарил их за одержанную победу, шибко проезжая мимо; добравшись до своего помещения, он пообедал и лег спать. Всю ночь и следующий день писались и диктовались бумаги, развозились приказания и отправлялись курьеры. Вплоть до 10 числа Суворов не выходил из дома. Окрестные жители копали большие могилы и сносили туда тела убитых поляков. Этим же занимались и русские для честного предания земле своих почивших товарищей. К утру 9 числа братские могилы были готовы. Собрались офицеры и представители от солдат всех полков; совершено отпевание, погребение, и священник одного из полков сказал надгробное слово. Суворов, занятый спешной работой, не присутствовал. К вечеру вырос над могилою курган, и на нем стояло множество простых деревянных крестов, а к 10 числу место боя было уже совсем чисто.