Том 5. Литература XVIII в.

В известной мере было парадоксально, что пристрастие к сложным, запутанным сюжетам, нагромождение пестрых сказочных ситуаций, фантазий, уводящих далеко от немецкой повседневности, не помешали Виланду ясно выразить свою любовь к жизни, передать непосредственность и богатство живого человеческого чувства.

Для Германии, в которой тормозящую роль играли религиозные течения разной окраски, важна была подчеркнуто светская позиция Виланда. Его часто называют умеренным в критике церкви, но такое осторожное тактическое отстранение от религии в тогдашних условиях быстрее помогало завоевывать широкие круги читателей и прививать им вкус к жизни, проникнутой языческим вольномыслием.

Велика заслуга Виланда в возрождении романа, к которому немецкая литература не возвращалась на протяжении почти целого столетия. Роман «Агатон» представляет собой просветительский вариант жанра «воспитательного романа», получившего такое большое развитие в немецкой литературе от Гете до наших дней.

О популярности Виланда у современников можно судить по тому, что Н. М. Карамзин видел главную цель своей поездки в Веймар в том, чтобы встретиться именно с Виландом. Говоря о причинах влияния Виланда на немецких читателей, Гете в речи — некрологе (1813) отмечал: «Оно было следствием его энергичности и прямоты». Это было качество поэта — просветителя.

Фридрих Готлиб Клопшток (1724–1803) с ранних лет мечтал о создании эпического произведения и мучительно искал для него героя. Возникала мысль о германском императоре Генрихе I. Наконец поэт обратился к образу Христа. Так появился замысел религиозного эпоса «Мессиада» (1748, оконч. в 1773).

Обращение к традиции Мильтона было лишь внешним. Клопшток не ставил перед собой общественно — философских задач, сколько — нибудь сходных с теми, которые решал великий современник английской революции. Более того, религиозным был сам замысел поэта — воспеть подвиг Христа во имя спасения человечества. Самый факт обращения немецкого поэта к религиозному сюжету — свидетельство того влияния, которое оказывал на немецкую идеологию XVIII в. пиетизм. Характерно, что даже в бунтарских произведениях писателей «Бури и натиска» 70‑х годов критика церковной реакции уживается с религиозно — пиетистскими настроениями (например, в раннем творчестве Шиллера, подражавшего Клопштоку).

Поэма Клопштока сюжетно следовала за текстом Евангелия, хотя и не была простым его переложением. Поэт гораздо подробнее разработал эпизоды евангельской истории. Понтий Пилат, царь Ирод и другие ее участники не просто упоминаются, а обрисованы достаточно обстоятельно, в ряде эпизодов введены новые действующие лица. Особый интерес вызвал образ кающегося падшего ангела Абадонны. Но в этих подробностях не было ни динамики действия, ни эпической широты. Новыми в немецкой поэзии были черты чувствительности — они и привлекли в первую очередь тогдашнего читателя. Восемнадцатая песня поэмы содержит эпизод — видение Адама. Это видение — суд над дурными королями — одно из немногих мест, где поэт выступает с общественной критикой. Однако он не нашел живых красок для осуждения тирании: читателю трудно было решить, имеет ли в виду автор какого — нибудь современного немецкого курфюрста или речь идет действительно только о древнем Ироде.

Первая песня «Мессиады» сделала Клопштока знаменитым, вызвав при этом разную реакцию у современников (с энтузиазмом эпическую поэму приветствовал швейцарец Бодмер, но Готшед осудил ее с позиций своей рационалистической эстетики). Однако поэма не могла надолго привлечь внимание современников, ибо не отвечала ни на один из главных вопросов, поставленных историей перед немецкой нацией. И сам поэт завершал поэму медленно, скорее по долгу, возложенному на себя (в 1751 г. он поселился в Копенгагене, получив от датского короля пенсию для продолжения поэмы). Геббель позднее сравнивал «Мессиаду» с готическим собором, перед которым каждый почтительно останавливается, но не входит в него. И у современников, и у последующих поколений читателей живой отклик находила не «Мессиада», а лирика Клопштока. Его любимым жанром была ода, которую он понимал весьма свободно, ненормативно. Оды Клопштока посвящены природе, содержат размышления на моральные темы.

В XVIII в. в Германии постепенно складывается новый тип читателя, представителя третьего сословия. К этому читателю и Геллерт, и Виланд, и Клопшток находили путь быстрее, чем Лессинг и Винкельман. Лирика Клопштока привлекала читателя попытками рассказать о человеческих чувствах, увидеть мир глазами простого человека. В этом смысле Клопшток явился одним из предшественников немецкого сентиментализма. Чувствительность сочеталась с религиозным пиетизмом. Клопшток написал оду памяти английского поэта Эдварда Юнга, автора «Ночных дум» («Юнгу», 1752), а годом раньше — оду — элегию «Мертвая Кларисса», посвященную героине романа Ричардсона. Оба автора были идейно близки Клопштоку.

Религиозные представления Клопштока неизбежно сковывали поэта, мешали ему свободно и открыто представить мир человеческих чувств. Во многих стихотворениях преобладает умиление, благоговение. Образ лирического героя поэтому оказывался обедненным, ибо настойчивое подчеркивание воли и величия бога лишь принижало человеческую личность.

И все же был сделан важный шаг вперед и в сравнении с Брокесом, славившим бога в его творениях, и с Геллертом, внушавшим именно идею покорности и безропотного подчинения власти божьей. Дело не только в том, что у Клопштока бог снисходительнее и добрее к людям — картина жизни, представленная в его одах, шире, богаче. Поэт учит любить жизнь, видеть ее многоликую красоту.

Гегель считал, что в его время заслуги Клопштока были недостаточно оценены. Он писал о нем в «Эстетике»: «Это один из тех великих немцев, которые способствовали началу новой художественной эпохи в жизни своего народа».

В своих теоретических работах — «Мысли о природе поэзии» (1759), «О языке и поэтическом искусстве» (1779–1780) — Клопшток настаивал на своеобразии поэтического языка, его принципиальном отличии от языка прозы. Это было полемически направлено против поэтики классицизма в целом, но прежде всего против догматики Готшеда. Клопшток оспаривал тезис Готшеда об искусстве как подражании природе, подчеркивая роль поэта — творца и тем самым предвосхищая штюрмеровскую идею поэта — гения.

Отвергая нормативность классицистической эстетики, Клопшток расширил метрическую палитру немецкого стиха и стал новатором в области поэтического языка. Особенно широко Клопшток использовал античные размеры, он ввел вольный стих, во многом предваряя поэтические формы молодого Гете, а позднее — Гельдерлина. Клопшток обогатил поэтическую речь неологизмами, виртуозно используя возможности немецкого языка в создании новых словосочетаний и сочетаний глаголов с приставками и добиваясь таким путем большей выразительности.